«Папа, — спросил Костя, — а почему ты никогда не рассказывал этого?»
«К слову не приходилось, — ответил папа. — Страшная это история… Ну, спите. Слышите: тихо как. Все уже спят. И птицы, и ежик, которого отпустили, и рыбы в реке».
Сейчас я дописываю этот длинный рассказ и вижу, что вчерашних окуней и Костя чистит, и Сима, и Гриня. Все вместе. Я думаю, что папа неспроста рассказал ту историю. Он еще раньше собирался ее рассказать, когда я про Костины карты ему сказала.
После завтрака мы снова отправились в путь. Прошли рощу и увидели огромное поле и много людей. Были там и взрослые женщины, и девушки в белых платочках, даже дети. Оказалось, что они пропалывали свеклу. Когда мы проходили мимо, то многие смотрели в нашу сторону. А одна девушка замахала платочком и засмеялась: «К нам завертайте, товарищи туристы, на свеколку!»
Папа остановил нас и говорит: «Поможем, что ли? Видно, никак не управиться им без нашей помощи».
Я сразу согласилась, а Костя сказал: «Это полоть ее надо? А как ее полоть?» — «Покажут, — сказал папа. — Поработаем часик. Переход у нас сегодня небольшой. Успеем».
Так и начали работать. Полоть свеклу не очень трудно, только надо знать, какие растения вырывать, а какие не трогать. Мне та веселая девушка объяснила, и я сразу поняла. Мы вместе с ней и пололи, на одном рядочке. Но она работала быстро, а у меня быстро не получалось. И спина скоро заболела. Девушка все смеялась и говорила, что это у меня с непривычки спина болит. А если бы я поработала неделю, то ничего бы у меня не болело. Конечно, работать целую неделю у нас не было времени. Мы поработали час, не больше, а потом папа попрощался с женщинами и пошутил: «Извините, что мало помогли, в следующий раз приедем, тогда все поле обработаем!»
Женщины и за это нас благодарили, а веселая девушка спросила, в каком я классе, и дала мне темное, как поджаристая булочка, яйцо. «Нечем, — говорит, — больше угостить».
Теперь я знаю, как полоть свеклу.
Скоро конец нашей дороги. Сима уже набрал почти полную коробку всяких жуков. Смешной он. Сядет где-нибудь на пенечке, достанет банку и открывает осторожно. Смотрит на свое богатство. Вчера хотел устроить нам выставку всех жуков. Расстелил газету и высыпал на нее своих красавчиков. Как побежали жуки во все стороны! Еле-еле собрал их. Говорит, что дома клеточки специальные сделает, будет кормить жуков, поить и наблюдать их жукиную жизнь. Костя смеялся над Симой: «Ты лучше дрессировкой займись. В цирке будешь выступать. Мировой номер! Единственный на свете укротитель жуков!» Интересно, неужели и правда их можно было бы чему-нибудь научить?
А Грине я помогала заготовлять дрова. Мы ходили по лесу и подбирали сухие ветки. Но попадались они редко. Потому что лес был молодой. Ходили, ходили, совсем немного собрали. «И обед не приготовишь с такими дровами», — ворчал Гриня. — Хоть картами костер растапливай». Мне стало смешно: шестерки, дамы, короли горят в костре и варят кашу! А Гриня говорит: «Чего смеешься? Их давным-давно пора выбросить. Масть уже трудно различать».
И правда, когда мы костер стали растапливать, он взял свою старую-престарую колоду и кинул в огонь верхнюю карту. Потом еще одну. Бросает и приговаривает: «Гори, дама, гори, туз! А теперь девятка!» Мне тоже захотелось бросать в огонь карты. Гриня дал немного. Мы бросали и смеялись. Хорошо горели карты, суп в кастрюле быстро закипел.
А когда ужин надо было разогревать, то мы с Гриней пошли за дровами в другой лес старый, сосновый. Там дров было сколько хочешь. Я нагнулась палку подобрать и увидела какой-то странный смешной корень. Он весь-весь был перекручен, будто какой-то лесной шутник хотел его в три узла завязать. Я пригляделась, и мне вдруг показалось, что это не корень сосны, а баба-яга с клюкой. И руки такие страшные, кривые. Я сказала Грине про бабу-ягу, а он сперва не увидел. А потом увидел и стал смеяться: «Гляди, это нога у нее. А это горб». И чуть от смеха не упал. И тогда я вспомнила о папиной огромной щуке, с которой его когда-то сфотографировали и снимок в «Пионерской правде» напечатали. Я сказала Грине: хорошо, если бы у нас был фотоаппарат. Мы сфотографировали бы этот сучок, и я послала бы снимок Младе Христовой. Она, наверно, до сих пор собирает всякие диковинки. «А зачем фотоаппарат, — сказал Гриня. — Возьмем и оттяпаем этот корешок». И он стал тихонько подрубать его топориком. Сосна на краю ямы росла, и этот перекрученный корень почти весь в воздухе висел. Потому я и увидела его. Гриня отрубил два тоненьких корешка, которые в землю уходили, и подал мне бабу-ягу. «Бери, любуйся!» — сказал он.