— Я тоже сейчас поймаю! — уверил Костя. — Это я подсечь не успел. Она как рванет, чуть удочка не сломалась. Если бы не сорвалась, мы бы этой рыбиной все облопались! Точно!
Гринька слушал, смеялся над бахвалом Костей и упорно старался не думать о том, что должно произойти вечером. Лишь в ту минуту, когда Аркадий Федорович взял котелок, накрытый полотенцем (чтобы не налетело сору), и стал развивать чай, лишь тогда гулко стукнуло у него сердце: из того котелка и вечером будут пить чай. Из этого самого котелка…
Костин рассказ о необыкновенной рыбине, которая чуть не сломала удочку, раззадорил и Аркадия Федоровича с Леночкой. Тоже отправились на берег озера. После этого и Гриньке ничего не оставалось, как присоединиться к рыбакам.
Он сидел один, шагах в двадцати от Аркадия Федоровича. Сидел на траве, возле воткнутого в дерновину удилища, и, не мигая, следил за поплавком. Да, сегодня это должно произойти. Хочет или не хочет, а то, что Вавилон велел, он должен будет сделать.
Во все дни похода Гринька гнал от себя мысли о Вавилоне и его задании. Втайне все надеялся: вдруг что-то случится, и тогда вовсе не потребуется ни отправлять письмо, ни хранить припрятанные таблетки. Но шли дни, а ничего такого необыкновенного не случалось, и когда наступило шестнадцатое июня, он сед на велосипед и поехал в село. Не сделав в письме Вавилона никаких исправлений, он быстро, словно стараясь скорее избавиться от него, бросил конверт в почтовый ящик. Бросил вместе с письмом к матери, которое написал для маскировки, чтобы был повод поехать в село. Опустил у сельмага в ящик письма, и как-то даже легче стало. Дождавшись, когда продавщица открыла магазин, он, не жалея денег, купил Леночке самых дорогих конфет…
Поплавок, торчавший на воде рядом с ослепительным пятном солнца, слегка задрожал. Гринька положил руку на удилище… Нет, ложная тревога — красный колпачок снова замер на голубой воде… И вновь мысли о том же. Раз письмо тогда отправил, значит, Вавилон будет вечером здесь. Гринька потрогал в кармане штанов скользкий пакетик, завязанный резинкой. Опасаться нечего, вреда от них никакого не будет. Просто крепко уснут. Так крепко, что не услышат, как Вавилон войдет в палатку. Наверно, и фонарик не побоится зажечь, чтобы скорее отыскать этот понадобившийся ему дорогой маг. Или зажигалкой посветит. Конечно, приятного мало, когда утром начнут собирать вещи и хватятся магнитофона. Куда исчез? Когда? Зашумят, заохают (Симка Калач может и зареветь) и решат, что ночью какой-то вор забрался и украл. А что еще другое подумаешь? Ничего. Собаку вызывать бесполезно. Тут шоссе недалеко. Сел человек в автобус, и след пропал. Никакая собака не возьмет…
Снова дрогнул поплавок. Сильнее. И в сторону чуть повело. Гринька, забыв о всякой подсечке, рванул удилище. Сразу почувствовал тяжесть. Есть! Из воды живым зеркалом блеснул карп. Словно ракета, описал в воздухе траекторию и плюхнулся в траву.
Крича от восторга, к Гриньке со всех ног бежала Леночка. Рыбу она в руки взяла, а крючок вынимать из круглого разинутого рта ей было страшно. Гринька отцепил добычу и протянул Леночке:
— Бери. Неси его к себе.
— Но это же ты поймал.
— Жарить-то на сковородке вместе будем. И есть вместе. Неси. Пусть дядя Аркадий на кукан повесит. Вы еще не поймали?
— Клевало немножко и перестало.
— Значит, возьмет. У меня тоже так…
Убежала Леночка к отцу показывать добычу, и Гринька вновь остался один.
Конечно, приятного мало. Дядя Аркадий сильно расстроится. Он добрый человек, хороший, не вредный совсем. На Костю еще может повысить голос, а чтобы на Калача или на него, Гриньку, — такого не было. Ну да что поделаешь? Живут же другие люди без этих японских магнитофонов.
Кажется, все ясно, все решено. Но почему тоска, будто камень, навалилась? А как было весело, интересно, дружно. Эх, если бы никогда не кончался этот день, не приходил вечер!
Но не бывает такого. Солнце, когда он первый раз закинул крючок, стояло левее удочки, а теперь вон куда отодвинулось. Через час-полтора начнут хлопотать об ужине…
Так все и было. Рыбину свою Костя так и не выловил, но карп граммов на двести вполне удовлетворил его рыбацкое самолюбие. Тем паче, что Симка (какими только наживками не соблазнял привередливых обитателей озера!) остался, как говорится, при своих интересах. Аркадию Федоровичу с Леночкой повезло наконец. Всего пять карпов. Достаточно. И на сковородке больше не поместится.
Прощальный ужин состоял из великолепно пожаренной рыбы (Аркадий Федорович, разделывая карпов, умудрился лаже выбрать почти все косточки), полного котелка чая с душистой заваркой и конфетами и — самое главное — миски красной земляники. Вот какой командир! Пока ребятишки утром в футбол играли да раскатывали на «лошади», он в лесу бродил, ягоды собирал — сюрприз хотел сделать. И сделал! Когда, сидя в сторонке от горевшего костерка, разделались с рыбой, он и вынес из палатки свое главное угощение. Леночка от восторга в ладоши захлопала. Столько земляники! То по ягодке в рот отправляешь, а тут — целая миска! По стакану на каждого, не меньше! А красная! Вот это действительно прощальный ужин!