В его словах была горечь правды, и Хлебников умолк, понимая: одно лишнее слово — и они порвут навсегда! Это для него было немыслимо и, овладев собой, он укоризненно произнес:
— Ладно, Митя, не будем ссориться! Ты к нам несправедлив и поймешь это сам, когда немного остынешь. Наш дом для тебя открыт.
Сказав это, он повернулся и пошел к стоянке такси.
* * *
Поначалу Петр сомневался, что правильно сделал, назначив Дмитрия своим личным водителем. Того же мнения был и его отец.
— Мало того, что ввел в дом, по сути, мало знакомого нам человека, так как за годы шатания по миру Митя сильно изменился и, судя по известным фактам, приобрел уголовные наклонности, — неодобрительно поморщился он, когда Петр, заехав вечером навестить сестер, сообщил ему о своем решении. — Негоже и то, что он будет у тебя в услужении. Друзья должны быть на равных! Иначе это ранит самолюбие — с вытекающими негативными последствиями.
— По твоей логике, папа, нельзя, чтобы друзья были в подчинении, — мол, это их непременно поссорит. Но тогда, как же ты столько лет командуешь дядей Витей, и вы с ним по-прежнему лучшие друзья? — резонно возразил Петр. — Так же, как и мы с Казаковым.
— Неужели ты сам не видишь разницы? — спокойно объяснил Михаил. — Речь ведь не идет о совместной работе, и всегда один из друзей — лидер. Нельзя, чтобы кто-то был у друга в услужении. И президент концерна не должен быть со своим водителем запанибрата.
С этим было трудно не согласиться, и Петра тревожило, как сложатся новые отношения между ним и его другом детства. «Может, отец и прав, но все же Митяй выбрал то, что ему по душе и, пожалуй, больше подходит, — мысленно убеждал он себя, что не ошибся. — Парень он с головой и сообразит, как должен себя вести, не афишируя нашей дружбы».
И дальнейшее подтвердило это. Голенко ни перед кем не показывал, что близок со своим шефом: держался солидно, не лебезил, но был, как положено по должности, услужлив. Он и в детстве этим отличался, поэтому быстро расположил к себе всех домашних Петра, за исключением твердого в своих убеждениях отца. Особенно благоволили к Дмитрию дед-профессор и бабушка, которым тот оказывал повышенное внимание. Он привез им широкоэкранный телевизор, подаренный внуком, помог его установить и наладить.
— Я ведь помню, как хорошо вы ко мне относились в детстве. Только скажите — и во всем вам помогу! — от таких слов бабушка и дед просто растаяли.
Добился Дмитрий и того, что задумал, — расположения жены шефа. Он охотно выполнял разные ее поручения, закупал и доставлял в дом продукты. Даша особенно в этом нуждалась: из-за размолвки с мужем не желала его об этом просить. А их молчаливая ссора продолжалась, и никто не делал первого шага к примирению. Куда девалась их взаимная страсть? Когда Петр возвращался домой, Даша, поставив на стол ужин, сразу уходила в детскую и ложилась, лишь убедившись, что муж спит.
Может, по причине их охлаждения, Дмитрий и показался ей привлекательным мужчиной. Даше всегда нравились сильные парни. Ее первой любовью был профессиональный каскадер, и Петр покорил ее сердце не только своим обаянием, но и тем, что силен и статен. А Дмитрий выглядел еще мощнее, и к тому же его жгучий взгляд говорил о незаурядном темпераменте. Нет, у нее и в мыслях не было изменить мужу, но все же она сознавала, что красавец-водитель ее волнует.
Как и все мужья, Петр этого не замечал, был доволен тем, как успешно друг детства снова вписался в их семью и, заехав навестить заболевшего деда, удовлетворенно сказал:
— Видишь, мы с тобой оказались правы! Все убеждали меня не брать Митьку — мол, испортился — почти уголовник. Только ты, дедуля, поддержал, так как знаешь: человека можно исправить, если создать условия!
В последнее время у профессора участились сердечные приступы, и сейчас плохо себя чувствовал: лежал, слушая внука, с закрытыми глазами. Однако сразу открыл их и оживился.
— Это истина, подтвержденная практикой! Даже закоренелого преступника можно исправить, а Митя был хорошим мальчишкой, и лишь морская вольница сбила его с правильного пути.
— По правде говоря, на меня подействовали факты его проступков, — особенно поножовщина, за что он чуть не попал в тюрьму, — признался деду Петр. — И я не ожидал, что Митька так хорошо и умно будет себя вести.
— Ну что ж, это свидетельствует о его желании исправить свои ошибки и стать хорошим человеком, — с доброй улыбкой констатировал профессор. — И ты, внучек, должен в этом его поддержать!
— Будь уверен, дедуля, все сделаю, что в моих силах, — заверил его Петр. — И докажу отцу, что он ошибается! Ведь если постараться, любого человека можно исправить, — воодушевленно произнес он, вопросительно глядя на профессора. — Разве не этому учил твой Макаренко?
Старый ученый-педагог был известным сторонником и пропагандистом учения Макаренко. Однако, бросив на внука любящий взгляд, ответил довольно уклончиво:
— У тебя уж слишком великодушная натура, Петенька! Макаренко лишь учит, что преступника можно исправить и к этому надо стремиться. Но это отнюдь не означает успеха в каждом случае.
Он замолчал, размышляя, и мягко добавил:
— Все же, внучек, не спеши с выводами — прошло мало времени. Я на твоей стороне, но тебе не стоит пренебрегать и мнением отца: у него в этой области тоже большой опыт.
* * *
В свой гостиничный номер Голенко приходил, валясь с ног от усталости. Чтобы завоевать авторитет и доверие в новом для себя коллективе, он выбивался из сил и, стараясь понравиться, оказывал услуги всем сотрудникам офиса. И конечно, не забывая о задании, полученном от Резника, в первую очередь, как холостяк, обворожил девушек — секретарш и программисток. В этот вечер, усталый, но очень довольный тем, как прошел день, Дмитрий ввалился к себе с полной сумкой продуктов и, не раздеваясь, стал выгружать их на стол.
— Сейчас бухну по полной программе и наконец- то расслаблюсь! Пошли они все в..., — он грязно выругался, и ему стало легче. — Ладно, придется еще какое-то время поприсмыкаться, зато потом отыграюсь. Они меня еще узнают!
Откупорив пузатую бутылку дорогого коньяка, Дмитрий сделал большой глоток прямо из горлышка, и лишь потом разделся, вымыл руки и стал готовить себе еду. А когда, наконец, насытился и наполовину опорожнил содержимое бутылки, ему остро захотелось поделиться своим успехом с матерью и, взяв трубку, он заказал телефонный разговор с Одессой.
«Конечно, она уже дома и со своим шимпанзе в кровати кувыркается», — с похабной ухмылкой подумал Дмитрий, но мать он любил и вслух проворчал:
— Ну неужели ты не могла найти получше этого ублюдка! — и снова глотнув из бутылки, яростно поклялся: — Гад буду! Как добьюсь своего — замочу падлу! Ты, ма, достойна лучшего!
Но тут их соединили, и он услышал ее голос:
— Это ты, Митюша? Ну как дела идут?
— Лучше не придумаешь! Меня уже все тут зауважали, хоть и не хвастаю своей дружбой с их боссом. Я как бы сам по себе — так надо.
— А как тебе живется? Гостиница устраивает?
— Нормально, ма! Она не шикарная, но мне лучше и не положена, — объяснил Дмитрий. — Чтоб не задавали лишние вопросы. Петька ссужает меня бабками по-черному: платить больше через кассу нельзя.
Оксана часто задышала в трубку, и Дмитрий понял, что подошел Резник.
— Ну а как... продвигается... наш... план? — сбивчиво спросила она, по-видимому, одним ухом слушая, что говорит «авторитет».
— Передай своему..., — Голенко прервался, мысленно понося ее любовника, — что все идет как надо. Все мне доверяют! Я снова свой у Юсуповых и ко всему там имею доступ. И с бабами — все о’кэй! Ты же знаешь, ма, — он самодовольно ухмыльнулся, — с вашим сословием у меня проблем нет. И секретаршу босса закадрил, и программистку — как мне велел твой...