Предложение было столь откровенным, что Нина смешалась. Но в глазах ее горел огонь желания, и Дмитрий самодовольно отметил, как дрожит ее ладошка в его руке.
— Сегодня? Не знаю... Пожалуй, можно... — смущенно пролепетала она, глядя снизу вверх, так как не доставала ему даже до плеча. — Но мы еще так мало знакомы...
— Вот и «познакомимся! Когда-то ведь надо начать, — белозубо улыбнулся ей Дмитрий и интимным тоном прошептал: — Нам ведь обоим этого хочется?
Смущенная девушка ничего не ответила, и он, понимая, что задерживать дольше ее нельзя, всунул ей в ладонь заранее заготовленный листок с номером мобильного телефона:
— Вот, не потеряйте, Ниночка! Позвоните мне, когда освободитесь!
Стыдливо покосившись на охранника, девушка ушла работать, а Голенко достал мобильник и поинтересовался у помощника Петра:
— Ну как, Алексей, я пока не нужен?
— Нет, шеф до обеда никуда не едет. Но тебе уже несколько раз звонил из аэропорта Хлебников. Сказал: улетает надолго и хочет проститься. Будет еще звонить. Что передать?
«Передай, чтоб пошел к... — захотелось крикнуть Голенко, но, подумав, все же решил: — Нет, как знать — может, еще пригодится?»
— Если еще позвонит, дай ему номер моего мобильного! — ответил он Алексею. — Ты ведь знаешь — это мой опекун.
Дмитрий вышел во двор и по пути к машине у него в кармане запищал мобильник. Вытащив аппаратик, он услыхал взволнованный голос Олега:
— Наконец-то! Я уж думал, что улечу не попрощавшись!
— Ну и улетел бы! Что за печаль? — грубо ответил Голенко. — Кто ты нам с мамой? А ей-то уж точно — враг!
От такой отповеди Хлебников опешил, а Дмитрий гневно добавил:
— Ты что наговорил на нас Пете? Я знал, что ты ее за человека не считаешь, ну и держал бы это при себе! А его зачем против мамы настраиваешь? И после всего думаешь — я поверю, что ты мне друг?
Олег никогда не обладал силой воли, многое прощал Дмитрию, но на сей раз не выдержал.
— Ну что ж, Митя, я ведь тебе не навязываюсь, — с глубокой печалью сказал он своему «пасынку». — Несколько лет честно заботился о тебе, как отец, — ты не станешь ведь отрицать этого. Когда мать забрала тебя, и ты попадал в беду, я всегда выручал — по вашей же просьбе.
Он задохнулся от волнения и с трудом выдавил из себя на прощанье:
— Но этому пришел конец. Больше ко мне не обращайтесь!
* * *
Степан Алексеевич и Вера Петровна в зимнее время почти все выходные проводили с маленькими внучками. Родителей это очень выручало. Михаил и в эти дни вел свои расследования, а Светлана была занята в спектаклях. Поэтому, придя домой после детского утренника, очень обрадовалась, когда застала отца, мать и дочек за обедом на кухне. Они уже покончили с первым, и Вера Петровна раскладывала по тарелкам дымящееся жаркое, которое готовила так, что «пальчики оближешь».
— Ура! Как вкусно пахнет! — бурно выразила восторг Светлана. — Спасибо, мамулечка! Я такая голодная, а твое жаркое просто обожаю!
— Вот и подсаживайся к нам — пока горячее! — с доброй улыбкой бросила ей мать. — Могла бы и сама сготовить, я ведь тебя научила.
— Легко сказать! У меня на это не хватает времени, — взяв тарелку, приборы и садясь за стол, оправдывалась перед ней Светлана. — Вот и приходится делать все «на скорую руку»: на первое — готовые бульоны, а на второе чаще всего — пельмени и макароны.
Она посмотрела на дочек, как бы прося поддержки.
— Девочки их очень любят. Разве не так, лапуси?
— Пельмешки — да, — подтвердила более смелая Оля, но добавила: — А макароны уже надоели. Картошка гораздо вкуснее!
— Ну вот, уж не могла за маму заступиться, — шутливо упрекнула ее Светлана. — Разве я вам не делаю пюре?
— Сравнила тоже. Оленька права! — тоже с улыбкой постояла за нее бабушка. — Тушеная картошечка куда вкуснее вареной, и ты могла бы чаще доставлять им это удовольствие.
Молча слушавший их профессор, не выдержав, вмешался: счел критику матери при детях непедагогичной.
— Бабушка, конечно, права: вкусные блюда надо готовить чаще, — авторитетно заявил он, глядя на внучек. — Но и маму винить нельзя. Она — артистка и не может проводить много времени за плитой.
И, повернувшись к жене, добавил:
— Тебе надо, Веруся, в этом больше помогать Светочке! Мы ведь живем недалеко и могли бы чаще приезжать к внучкам.
— Что верно — то верно, папа! — вздохнула Светлана. — Нам с Мишей не хватает времени на детей, и мы нуждаемся в вашей помощи.
Она вытерла губы салфеткой и пожаловалась:
— Вот и с Петей сладу нет. Добившись успеха, возомнил о себе Бог знает что, и слово отца ему не указ! Может, вы его образумите?
— Вы с Мишей делаете большую ошибку, читая ему нотации! — убежденно ответил профессор. — Молодежь хочет жить своим умом. А Петя по праву считает, что многое может: мало кто в его годы достиг такого высокого положения.
— Так что же, папа, ему и слова нельзя сказать? — несогласно покачала головой Светлана. — По-твоему, Миша должен молчать, если Петр неправ?
— Разумеется, нет. Но советовать надо тактично, не навязывая своего мнения, — ответил профессор и убежденно добавил: — И конечно — без ультиматумов!
— Но Миша ничего не навязывал. Он лишь предупредил, что Петр сделает ошибку, приблизив к себе сына Оксаны Голенко, а Петя — сразу на дыбы!
Профессор тяжело вздохнул:
— Да знаю я об этом и не одобряю Мишу. Зря он вмешивается! Петей движут благородные чувства — хочет вытащить Голенко из грязи, помочь ему исправиться! Что здесь плохого?
— Так ты что, папа, считаешь: Петя поступает правильно? — с сомнением посмотрела на него Светлана. — Ведь Миша уверен: он совершает ошибку!
— Правильно или нет — покажет время, — уклончиво ответил Степан Алексеевич. — Одно несомненно: Петей руководят благородные чувства, и я желаю ему успеха!
* * *
— Подожди меня в машине! Я проведу у директора не более двадцати минут, — сказал Петр Дмитрию, вылезая из лимузина перед подъездом коммерческого банка. — Кейс с документами оставляю на твое попечение — стереги его как зеницу ока! Пока не вернусь, никуда не отлучайся!
Последние дни, уверенно себя чувствуя рядом с другом детства, от мощного облика которого так и исходило ощущение первобытной силы, он перестал брать с собой телохранителей, что всегда делал по совету опытного начальника службы безопасности концерна. Петр вошел в здание банка, и взгляд Голенко упал на оставленный им на переднем сиденье атташе-кейс.
— А попробую-ка его открыть! Я вроде запомнил комбинацию цифр, которую набирал Петька — когда в него лазил, — вслух решил Дмитрий, беря кейс в руки. — Время для этого у меня есть.
На всякий случай быстро оглянулся — не следит ли кто — и набрал ряд цифр на замке кейса. С первого раза не вышло, и он повторил снова, изменив порядок цифр. На этот раз все сделал правильно, кейс открылся, и Голенко, быстро вытащив фотоаппарат, переснял подряд все находившиеся в нем документы. «Потом разберусь — что к чему. Главное: на них есть подписи руководства и образцы печатей концерна, — удовлетворенно подумал он, не испытывая ни малейшего угрызения совести от своего предательства. — Сейчас важно, чтобы меня никто за этим не застукал!»
Пленку Дмитрий собирался переслать Резнику. «Наверное, изготовит фальшивые печати «Алтайского самородка» и поддельные платежки», — решил Голенко.
Он захлопнул крышку, положил атташе-кейс на место и сделал это вовремя, так как из подъезда банка показалась высокая фигура Петра. Голенко услужливо открыл ему дверь и с деланной заботливостью поинтересовался:
— Быстро же ты обернулся. Что, переговоры не состоялись?
— Состоялись и успешно, — с довольным видом ответил Петр, беря в руки кейс и усаживаясь рядом. — За полчаса — миллионная сделка!
«Ничего, скоро ты перестанешь радоваться», — с завистливой злобой подумал Голенко, но вслух льстиво ему бросил: