– На моём месте спит Витька, он намотался ночью из-за тебя, паршивка. Но об этом потом. Так что вам придётся отдыхать вместе, опыт есть.
Мне было параллельно, болело всё. Ромка спохватился, принёс обезболивающее, уложил меня к стенке, сам пристроился рядом. Стало так уютно. А когда он обнял меня, придерживая руку в гипсе, и поцеловал в макушку, я уплыла в дальние дали покоя и тихой радости…
– Ты хотела что-то спросить? – Проговорил он прямо в ухо, обдав теплом и прикоснувшись губами.
– Да, можно? Твоя мама очень беспокоится, наверное? Ты же не приехал.
– Там всё улажено, не переживай, милая моя. Следующий?
– Почему твоя сестра целовала тебя в губы?
– Один раз. Она, вообще-то, ненормальная у нас, дама девятнадцатого века, тургеневская девушка с элементами тяжёлого рока. А тогда браки между кузенами были не редкостью.
– У-у…
– Ну и третий?
– Я не помню, честно. Наверное, актуальность отпала.
– Хитрая, ты хотела спросить, люблю ли я тебя? Люблю, Лерка. Я тебя люблю. Не могу и не хочу больше молчать об этом. Фу, сказал. Вот теперь, совсем хорошо, но это признание контрольное. Настоящее будет красивое и романтичное. Я уже всё придумал. Можно тебя поцеловать? Я аккуратно.
И он повернул меня, подсунул руки под спину, и нежно прикоснулся к моим несчастным губам, они тоже жаждали настоящего поцелуя, поцелуя любимого человека.
– Больно?
– Нет! – обманула я.
Ромка перенёс меня на другую сторону, осторожно взял в свою руку мою в гипсе, чтобы не задеть, и стал ловить своими губами мои, выбирая «кусочки поцелее». Я закрыла глаза, боль не давала расслабиться. И тогда Ромка, как понял, стал зализывать мои трещинки и болячки, нежно-нежно. И от этого действа у меня поплыло всё перед глазами, я потянулась, дёрнулась, уже не обращая внимания на ноющее тело, и обняла его, прижавшись всеми выпирающими местами. А он, от избытка нахлынувших чувств, сильно подтянул меня за талию. Но тут уж мои рёбра сыграли злую шутку, напомнив о себе резкой болью.
– Всё, Лерочка, не будем издеваться над тобой. Я уже понял, что ты – моя девушка, никому тебя не отдам, буду драться до последней капли крови, любимая моя. – Он положил меня, подвалился сам, обнял. – Спи, а я буду целовать твою шейку, щёчки, носик. Что у тебя ещё целое осталось?
Вечером Витька устроил разбор полётов, досталось всем.
– Никогда бы не поверил, что ты, Валерка, такая эгоистка. Ну да, вы с Ромкой с головой не дружите, решили и нас с Натахой подтянуть. В общем, так. Мы на время переезжаем, у нас и своя личная жизнь есть. А вы тут, что хотите, то и делайте, хоть на головах стойте. Не инвалиды, и в магазинчик сами, и в больничку, и в психушку узнайте дорогу, на всякий случай.
И мы с Ромкой почти неделю прожили вдвоём. И окончательно поняли, что нам теперь одна дорога – а ЗАГС. Он носил меня на руках, не давал ничего делать, разрешал только, сидя на высоком стульчике, готовить еду. И целовал, при каждом удобном случае. А в моём организме собирался консилиум противоположностей: с одной стороны включалась охранная система, а с другой – непреодолимое желание по-настоящему вцепиться в его губы, одним только видом поднимающими во мне волну предвкушения чего-то более сладостного, более интимного, сексуального.
– Мои губёшки, сейчас мы вас замажем, полечим… – Ласково врачевал меня Трошин. – Уже всё затянулось, скоро я вас зацелую, заласкаю, съем… Не надо никакого шоколада, мармелада, мороженого-пирожного. Кстати, я мороженое купил, хочешь?
Я кивнула головой, и Ромка поскакал на кухню. Принёс, и с ложечки стал кормить меня, стараясь не задеть болячки. А потом мы валялись, исполняя назначение врачей больше лежать. Я присыпала под телевизором, просыпаясь при любом движении Ромы.
– Ну что ты, я тут. Просто хочу тебя обнять. – И целовал глаза, нос, щёки, шею, унося меня опять в райские яблоневые сады…
И я не выдержала. Повернула его лицо к себе, утонула в серо-голубых, любимых, таких красивых и родных глазах, и стала «исследовать» контуры его губ, тихонько обцеловывая их от верхней к нижней. Пытаясь захватить эти пухлые, яркие искусы, была сама взята в плен. Да хоть миллион тысяч раз! В такое заточение я пойду с превеликим удовольствием, хоть в замок Иф, лишь бы с ним, с Ромкой.
Весь вечер мы процеловались, губы опять опухли, в душе расцветало буйное желание использовать цветик-семицветик, загадав одно-единственное желание на двоих, на все семь лепестков: любить и быть любимыми…
– Я люблю тебя, Ромка, мой единственный, мой ненаглядный, мой, только мой…
И опять ловить его губы, ощущать сильное крепкое тело рядом, тонуть в глубине дорогих глаз, таять в потоке ласковых слов… Я пропала…