— О! Какая красотка! За что ее, Мустафа?
— Упрямая! Велели ее в колодки, и ждать хозяина.
— Угу, сделаем.
Первым делом с Элен сняли рабский ошейник. Затем выдали тюремное одеяние. В отличие от дворца, в зиндане было промозгло, и Юсуф не хотел, чтобы рабыни могли простыть. Одеяние представляло собой тунику до колен из грубой джутовой ткани без рукавов и с глубоким, до талии, вырезом спереди. После переодевания, Элен велели стать на колени, и Хасим овечьими ножницами состриг ее густые волосы. Это делалось из соображений гигиены, да и при пытках длинные волосы только мешали. Затем, крепко связав девушке руки за спиной, Хасим повел ее в темницу.
Все то время, пока ее тащили в подвал, одевали, стригли, Элен была в полной прострации. Она делала, что ей говорили, двигалась, но в голове пульсировала только одна мысль: «Господи! Эмили секла МЕНЯ плетью! МЕНЯ, свою любимую сестру! Как она могла ТАК поступить? Что же теперь делать? Господи…»
В реальность Элен попала только тогда, когда лязгнул запираемый замок ее камеры. С удивлением девушка огляделась, только сейчас заметив перемены, которые с ней произошли. Грубая ткань туники царапала ее нежные соски при каждом движении, но ногах звенели тяжелые кандалы. Шею и запястья Элен сжимала тяжелая деревянная колодка, представляющая собой толстую доску с отверстиями. В углу крохотной, три на три метра, камеры валялись какие-то старые тряпки, рваное одеяло и деревянная миска.
Элен задрожала. Только теперь она поняла, к каким последствиям может привести ее выходка. И тут же, как будто прочитав ее мысли, из-за двери раздался пронзительный женский крик. Судя по голосу, кричала молодая женщина, и кричала она от страшной боли. Зиндан специально был так устроен, что узницы в камерах могли слышать крики истязаемых.
Раздался лязг запоров и в камеру, сопровождаемый Фатимой и Бен-Хассамом, вошел Юсуф. Губы поджаты, брови сурово нахмурены.
— И что она натворила?
— Отказалась бить свою сестру плетью, господин, — услужливо подсказала Фатима.
— Вот как! Почему ты отказалась?!
— Господин… это… ведь это моя сестра… я не…
— Разве ты не поняла, что теперь, и ты, и она просто рабыни? И все приказания обязаны выполнять?!! Ты это забыла, сука?!! Тварь!! — кричал Юсуф.
— Ладно, — внезапно остыв, произнес хозяин дворца. — Хасим, для начала плеть, пятьдесят ударов, затем в карцер дня на три, после… ладно сам разберешься. Шкуру не портить! Через пять дней позовешь, а я пока с ее сестренкой развлекусь. Горячая, я тебе скажу, шлюшка оказалась.
Хасим согнулся в подобострастном поклоне.
— Все сделаю, мой повелитель, не в первый раз. Девочка немного погорячилась, зачем сильно калечить? Зато потом шелковой станет!
— Во-во, смотри, не перестарайся, — дверь за Юсуфом и сопровождающими закрылась.
Элен с ужасом посмотрела на приближающегося к ней Хасима. Несколько секунд тот молча рассматривал пленницу. Затем его рука прошлась по лицу Элен, ее губам и скользнула в вырез туники. Сильная ладонь сжала ее грудь.
— Какая ты красивая, — прошептал Хасим. — Непокорная и красивая. Ну, сучка, что ты выбираешь сначала? Плеть или любовь?
— Господин… что вы имеете ввиду? Я… я не понимаю.
— Хм. Ладно, сейчас поймешь! — с этими словами Хасим поволок Элен из камеры.
Рабыня Амила стояла у колонны спальной залы Юсуфа. Стояла на цыпочках, высоко подняв скованные наручниками руки. В двух шагах от нее поигрывал плетью высокий раб-палач. Время от времени раздавался свист, и тяжелая многохвостая плеть падала на спину или ягодицы провинившейся. При каждом ударе, из горла Амилы вырывался приглушенный стон. Кричать девушка не могла, так как во рту торчал шар из твердого дерева, обшитый алым шелком.
«Баттонада» Эмили Уотерфорд длилась уже около двух часов. За это время девушка получила свыше двадцати ударов плетью. Спина и попка горели огнем. Из-за проклятого шара во рту, весь подбородок и шея были залиты слюной. Плакать Эмили уже не могла, единственное, после каждого удара она поворачивала, насколько позволяли поднятые руки, голову, и с мольбой смотрела на своего мучителя. И каждый раз палач довольно склабился. Абдалле, как звали палача, очень нравилась «баттонада». Ему нравилась беспомощность жертв, и то, что только от НЕГО зависело, когда рабыня получит очередную плеть. Но особенно ему нравилось трогать наказанных девушек, что в принципе ему было запрещено. По своему положению, он мог насиловать только дворцовых рабынь-негритянок. Но ЭТИ! Эти были для него недоступны. Только в редких случаях ему позволяли изнасиловать ту или иную «рабыню для удовольствий» исключительно в качестве наказания последней. А это было не то! Вот и сейчас, нанеся с оттяжкой удар по покрасневшей попке Эмили, и убедившись в отсутствии Юсуфа, Абдалла прижался возбужденным членом к ягодицам Эмили, и с силой сжал ее упругие груди. Та глухо застонала и попыталась хоть как-то вырваться. Однако огромный негр легко справился с этой попыткой, продолжая прижиматься к Эмили и гладить ее тело.