Острая, слепящая боль пронзила лоно Элен. Ей показалось, что ее промежность разрезают пополам. Инстинктивно она постаралась сжать бедра, чтобы хоть как-то ослабить эту ужасную боль. Однако Хасим не позволил ей этого сделать, привязав к лодыжкам длинную толстую палку, заставив раздвинуть при этом ноги почти на метр. Теперь Элен сидела на «ослике» исключительно своей промежностью. Хасим с довольным видом помял торчащие груди и вставил Элен шар кляпа.
— Посиди, подумай, как себя вести, а я пока займусь другой сучкой.
«Другой», к удивлению Элен, оказалась Айгюль. Индуска была так же одета в грубую тунику. Пока Хасим возился с пыточными орудиями, дочь магараджи насмешливым взглядом мерила дочь английского аристократа.
По приказу Хасима, Айгюль сняла тунику и встала спиной к столбу. Индуска обладала полными грудями с большими заостренными сосками. Кольца в сосках были раза в два больше, чем у Элен. Хасим завел руки Айгюль за столб, и стянул их в локтях. От этого её груди выпятились еще больше. Хасим продолжал стягивать локти, пока у девушки не вырвался протяжный стон. Закрепив веревку, Хасим взял со стола тяжелую многохвостую плеть и пару раз щелкнул ей в воздухе.
— Ну, Айгюль, ты знаешь, что тебе положено.
— Да, господин.
— Двадцать ударов по грудям.
— Да, господин.
— Считать будешь сама.
— Да, господин.
Хасим взмахнул рукой. Раздался свист, и с отвратительным чмоком пять ремней плети пали на беззащитную грудь.
— Один.
… свист, удар…
— Два.
…
С каждым ударом на грудях Айгюль вспухали красные рубцы. Голос наказуемой рабыни дрожал и, наконец, с ее уст сорвался первый крик. После двенадцатого удара гордость и выдержка окончательно покинули индуску, и Айгюль вопила почти не переставая. Даже, когда Хасим закончил порку, девушка кричала от боли.
Наконец крики стихли. Полубесчувственная, девушка по имени Айгюль висела на столбе. Хасим отвязал несчастную, и выволок ее из камеры. Вернувшись, он подошел к Элен и с усмешкой сказал:
— Видела?! Это только за то, что она не сразу встала в позу! А ты, дурочка, отказалась подчиняться! Так что тебе будет еще на орехи!
Полчаса спустя, Хасим снял Элен с ужасного снаряда. Поставив ее на колени, он развязал пояс шаровар.
— Давай, полижи моего дружка. Или опять в карцер?
— Нет… господин, — Элен потянулась губами к стоящему дыбом члену.
…
Еще через полчаса, одетая в грубую тунику, рабыня Айлин была препровождена в камеру, где и уснула на грязной соломе сном праведника.
Две недели спустя рабыня по имени Амила, бывшая Эмили Уотерфорд, а теперь скаковая «кобылка», стояла, запряженная в легкую коляску. Помимо упряжи, на ее голове красовался султан из страусиных перьев, а из заднего прохода торчал кокетливый хвостик.
Всю это время ее усиленно тренировали. Бег по кругу, высоко подбрасывая колени, сменялся изнурительными поездками с груженой двуколкой, затем опять бег. Эмили так уставала, что при малейшей возможности спала почти на ходу. Рот постепенно привыкал к удилам, и уже не так трудно было дышать. И вот сейчас она ждала дочь Юсуфа, которая изъявила желание прокатиться перед завтраком.
Зейнаб, как ее звали, была молодой девушкой лет двадцати. От своего отца она получила такой же жестокий нрав, и многие рабыни боялись ее больше, чем Юсуфа. Зейнаб никогда не расставалась с легким хлыстом, которым мастерски владела. Прекрасно зная физиологию женщины, она предпочитала сечь рабынь исключительно по соскам или промежности. Поэтому, когда она уехала на неделю погостить у своего дяди, многие рабыни вздохнули с облегчением.
Однако ничто не вечно, и Зейнаб вернулась в отчий дом. В первый же день жесточайше была высечена турчанка Лейла. Два палача держали несчастную вниз головой, широко разведя ноги, а Зейнаб хлестала рабыню по промежности, пока та не потеряла сознание. И вот, на второй день пребывания, она решила покататься, благо ей рассказали, что появилась новая «кобылка».
Эмили стояла уже полчаса под палящими лучами африканского солнца. Тело постепенно покрывалось слоем пота и лоснилось. Наконец послышались легкие шаги, и взгляду английской аристократки предстала дочь работорговца.
Зейнаб была одета в короткое болеро, еле прикрывающее ее полные груди и цветные шаровары, на ногах были расшитые золотом туфли. Шею девушки обвивало великолепной ожерелье из крупных изумрудов, на изящных запястьях блестели золотые браслеты. Но не к этому было приковано внимание Эмили, а к хлысту, зажатому в девичий кулачок. И как подтверждение, хлыст уперся ей в подбородок.