Так трудно восстановленное доверие к людям, растоптанное в грязи. Доверие и вера в Габриэля похоронены в руинах счастья и радости, любви и преданности.
Не осталось ничего!
Мой безжизненный вид дополняет черно-белое одеяние, которое я не успела сменить. Рубашка и боксеры Геба. Мдаа. Найдя в шкафу плащ, одеваю его и хватаю сумку, не глядя больше в зеркало и не оборачиваясь выхожу из квартиры. На моё счастье в сумке есть все что нужно, паспорт и немного наличных. Осталось решить куда двигать, хотя решить трудно, голова совсем не работает.
Пока жду лифта в руке сжимаю ключи, из глаз катятся слезы, но не из-за боли от впившегося металла в ладонь, а слезы горя и отчаяния. Нескончаемый поток.
Выйдя безликой тенью из лифта я как всегда натыкаюсь на улыбчивого Персиваля, но видя мой вид улыбка исчезает мгновенно. Не проронив не слова, протягиваю ключи от пентхауса ему, он понимает меня без слов, только грустно улыбнувшись кивает головой. Также кивнув ему выхожу из здания.
Прохладный воздух вечернего Нью-Йорка бьет в лицо. Остывший асфальт холодит ступни, я же надела только плащ, про обувь пустая голова не подумала. Холодно теперь не только внутри, но и снаружи. Это конец. Сердце разбито и растоптано, и собирать его уже не имеет смысла, не так ли?
Постояв с минуту и решив куда же двинуться, я пошла в сторону центрального парка. Но не сделав и пяти шагов, меня остановил знакомый голос, доносившийся откуда-то из темноты.
- Ну что сучка, вот мы и встретились...
- Эйдан? - еле слышно шепчу я. Ну кто ещё мог все так идеально подстроить. Последние капли рассудка ставят все на свои места: приход Нат, постельная сцена, теперь и грандиозный выход Эйдана.
- Да, дрянь. Ты не ошиблась. - злобным голосом отвечает тот, хотя его голос больше похож на рычание уставшего зверя, чем на человеческое.
Из припаркованной чёрной машины, без номеров и любых других опознавательных знаков, вышли ещё два человека. Такие здоровые, что Дуэйн Джонсон по сравнению с ними просто гном. Ага, рабочие руки Эйдана! Не сам же он всех мочит.
По понятному только им жесту эти "товарищи" заняли свои места по обе стороны от меня. Сам же главный герой встал напротив. Я взглянула на стоящего передо мной мужчину, он все также красив как и раньше - высокий, властный, сексуальный, с прекрасным телом но с отвратительным нутром, с жестокими горящими карими глазами, и жгучей ненавистью в них. Взглянув в эти карие омуты я поняла, что выхода нет и не будет - это конец. И конец не будет быстрым и легким. И это начало конца не заставило себя долго ждать. Удар последовал молниеносно. Правую часть лица обожгло болью и легкий привкус металла просочился в рот, разбитая губа это не плохое начало.
- Не умеешь держать язык за зубами, да, сука! - и вот опять удар. Голова разрывается от боли, из глаз текут слезы. Физическая боль перебивает остатки воспоминаний о душевной боли и предательстве.
В следующее мгновение один из "товарищей" хватает меня за волосы, а другой бьет по ногам, от чего я оказываюсь на коленях. Следом, как град, сыплются удары по спине, рукам, опять голове.
- Не стоило тебе вылезать из той ямы, где ты пряталась все это время. - между ударами раздавался спокойный голос Эйдана. Мельком взглянув на него, меня поразило спокойствие и умиротворенность этого человека, радость и наслаждение в его взгляде. Да, он в полной мере наслаждался происходящим, что и не удивительно. Раньше я не замечала или не хотела замечать этого, но сейчас... сейчас, когда я в конце пути и помощи ждать неоткуда, через опухшие слезами и побоями глаза, я увидела настоящего Эйдана - жестокого, маниакального ублюдка, который устранит все и вся, что мешает его планам.
Чередование ударов даёт четкое представление о неминуемом конце. И в данный момент я жду его с нетерпением, ведь жить уже незачем. Габриэль там, наверху, начал новую, и, может быть, лучшую, жизнь. Рик скорее всего сейчас с Самантой, наслаждается жизнью. Пит, как всегда, шумный и весёлый где-то тоже живёт полной жизнью. И вот я, одна... всегда одна не считаю шумного, энергичного мира вокруг, одна... жду, когда эти мужчины насладятся - и своей нынешней жизнью и жаждой насилия - и отправят меня уже к праотцам.
Тишину вечернего Нью-Йорка нарушают только размеренные удары и мои уже еле слышные поскуливания. Когда же придёт конец?
Но каким-то немыслимым провидением, наш не шумный дуэт из звуков ударов и стонов, разбавляет звук открывающейся двери и до боли знакомый и не ожиданий голос Персиваля.