Дорогой Учитель, как Вы думаете, кто стал моим тюремщиком? Ни за что не догадаетесь. В карету сел Главный Советник — человек, которым я восхищалась и которого считала своим другом. Следом запрыгнул Брюс, положил мне голову на колени. Я положила руку на его голову и отвернулась к окну. Мне не хотелось ни видеть ЧЧ, ни говорить с ним. Мы поехали в сторону казарм. Там вдоль дороги по обе стороны выстроились вои и приветствовали карету как везущую высоких персон. Командор — Герой, как же его не приветствовать. Потом мы поехали к Университету. Карету окружили студенты. Они махали руками, кидали вверх шапки, бросали в окно цветы и кричали: «Да здравствует Эвелина!», «Позор Королю!» и что-то ещё. Вои, сопровождавшие нас, едва оттеснили их и дали карете проехать.
Наконец мы выехали из столицы и покатили куда-то на восток. ЧЧ пытался говорить, я не отвечала. Он прислонился к стенке кареты, закрыл глаза и, кажется, задремал. Так и ехали мы. Он в своем углу, я в своем. Некогда близкие люди, ставшие совсем чужими. Ехали долго, почти трое суток. Днем ненадолго останавливались. Вои Ник и Мак выносили складной стульчик и складной столик, расставляли на нем всякую еду и чуть ли не на коленях упрашивали: «Эвелиночка, съешь хоть кусочек». Чтобы не обижать их, я брала что-нибудь в рот, жевала, едва проглатывала. Кучер приносил из лесу первоцветы и клал их мне на колени. ЧЧ не подходил к нам. Он или сидел в карете, или стоял возле неё. Потом всё собиралось, укладывалось. Я садилась в карету, и мы ехали дальше. На ночь останавливались на постоялых дворах. Ужинали. Там уже ЧЧ просил меня поесть, но мне ничего не хотелось. Меня отводили в мою комнату. ЧЧ запирал комнату на ключ. Глупый, он, наверное, думал, что я убегу, а у меня и сил нет. Да и зачем бежать и куда? Я же мертва, а мертвые не бегают.
К вечеру третьего дня вдали показался замок из темного камня. Как я поняла — конечная цель нашего путешествия. Я смотрела на замок, представляла сырые мрачные казематы и тихо радовалась, что в них я долго не протяну и буду мертва уже по-настоящему.
Карета подъехала к замку. Мост через ров опустился. Ворота открылись. Мы въехали во двор. Нас очень дружелюбно приветствовал Командир гарнизона и какой-то человек, как я потом узнала — Управляющий замком. Удивительно, но меня повели не в тюремную камеру, а в уютную светлую комнату в доме Управляющего. Я легла на кровать. Пришла какая-то женщина, принесла кружку молока и хлеб. Я есть не стала и вскоре уснула, так и не раздеваясь.
Утром поднялась, вышла во двор. Обитатели замка провожали ЧЧ. Он подошёл ко мне попрощаться. Я ничего не сказала. Брюс метался между мной и им. ЧЧ сказал ему, чтобы он остался со мной. Брюс радостно бросился ко мне. Я наклонилась и прошептала ему на ухо, чтобы шёл к хозяину. Пёс повернулся, опустил голову и хвост и поплелся к карете. Я подошла прощаться с воями. Ник и Мак утешали меня, говорили, что всё будет хорошо, что они всё рассказали местным воям обо мне, чтобы я обращалась к ним, если мне что-нибудь потребуется. Другие вои, окружившие нас, согласно кивали. Вот они сели на коней и поехали вслед за каретой.
Они уехали, а я осталась в этом каменном мешке, куда и солнце заглядывает всего на несколько часов из-за высоких стен замка. Пошла в свою светлицу-темницу и легла. Жить не хотелось.
Боги вездесущие, у меня нет Дара. Зачем я вам? Возьмите меня, наконец!
Тетрадь Георга. Жертва, удобная всем
Боги мои, отчего так тяжело на душе? Что я сделал не так? Где ошибся? Знаю, я всё сделал правильно, но что же так гложет и скребёт мою душу? Надо разобраться.
Весна. Эпидемия отступила. Есть ещё заболевшие, но их немного. Но работы не убавилось. Нужно было восстанавливать город, решать вопросы с управлением, со снабжением и множество других. Возникли и неожиданные проблемы. Во всех ученых книгах было написано, что от косты умирают в основном дети. У нас главными жертвами стали взрослые. Много детей осталось без родителей. Нужно было организовывать приюты. Именем Короля, я реквизировал заведение «Нега», этот источник заразы. Разобрали перегородки, разделявшие комнаты, вывезли мебель и всё барахло за город и сожгли. Говорят, кто-то возмущался, но мне претензии высказать никто не решился. Помещение продезинфицировали, отремонтировали, поставили новые перегородки — образовалось несколько больших комнат. Тут за дело взялась Эвелина, как всегда, бодрая и энергичная. Вокруг неё появились такие же деятельные люди. Работа закипела. Эвелина, в отличии от других, за помощью обращалась редко — всё делала сама. Только с деньгами пришлось помочь. Выгреб последнее из городской казны, добавил своих (ничего, не обеднею) — на первое время хватит.
Начала возвращаться из своих поместьев знать. Первой прискакала Матильда и, минуя промежуточные инстанции, как то: собственные покои, столовую, дамскую комнату, — прыгнула в постель к Королю. Несколько дней не выходила, но постельный режим ей скоро надоел, и она стала расхаживать по дворцу и устанавливать собственные порядки. Пришлось охладить её энтузиазм — у дворца ещё есть своя Хозяйка. Матильде это не понравилось, но возражать она не посмела.
Начали возвращаться члены Верховного Совета. Отдохнувшие, раздобревшие. Видно свежий воздух пошёл им на пользу. Как-то я за своими делами упустил момент, когда они начали собираться и что-то обсуждать. Однажды они пригласили меня, долго извинялись, что не решались потревожить меня ранее: «У Вас, Главный Советник, так много дел, так много дел, зачем отрывать Вас по мелочам. Мы подготовили списки, кого надо наградить за успешную борьбу с эпидемией, а кого наказать». Я понял, что начался обычный в таких случаях процесс — «наказание невиновных и награждение непричастных».
Главный герой, конечно, Король. «Он не покинул столицу в лихую годину! Он остался с любимым народом!» Ладно, это я стерпел, но когда стали предлагать наградить тех из знати, у кого я реквизировал дома и дворцы под госпитали и бесплатные столовые: «Они же поделились своим имуществом с народом. Они же пострадали!» Я сказал: «Я здесь был. Я всё знаю. В ближайшее время я подготовлю списки, кого действительно надо наградить. Кстати сказать, дворцы и дома им вернули, а компенсацию выплатим со временем».
Виновными назначили лекарей за то, что они допустили такую высокую смертность и воров, грабивших дома и граждан. Лекарей я защитил. Мелких воришек, которых всегда много в тюрьмах, наказали по мелкому, в соответствии с содеянным, а с крупными грабителями, мародерами и разбойниками я уже давно расправился по-свойски — через повешенье. Я ушёл. Они ещё о чем-то совещались.
Назавтра снова пригласили меня. Я увидел Эвелину и понял, что главное представление ещё впереди. Они устроили настоящее судилище. Они обвинили её во всем: в смерти Королевы, в том, что подвергла угрозе жизнь Короля, устроив во дворце госпиталь, что госпиталь «разорил дворец», что испорчены полы, что разбита посуда, что пропали серебряные ложки, что испорчена мебель, пропали простыни и т. д. Обвинили даже в том, что в прекрасном дворцовом саду — «О, ужас!» — кострища, газоны вытоптаны и срублено несколько деревьев. Священники обвини её в том, что она мыла статую Исиды и тем самым осквернила священную реликвию. Король молчал, опустив голову и изучая какую-то важную трещину в полу. Я смотрел на Эвелину. Она смотрела на Короля. В её глазах вначале были удивление и вопрос, потом вдруг стали какими-то опустошенными и безразличными. Честное слово, я испугался. Никогда такой не видел.
Совет начал обсуждать меру наказания. Кто-то требовал пожизненного заключения. Кто-то штрафа. Кто-то высылки из страны. Кто-то смертной казни. Больше всех кричала Матильда. Ещё бы, она так боится потерять место возле Короля и, похоже, метит в королевы, поэтому готова на всё. Нет, дорогая, кем-кем, а королевой ты не будешь никогда. Я этого не допущу. Я сказал: «Эвелина невиновна. Она действовала по обстоятельствам и во благо страны, но удалить её из дворца следует». Король ещё долго молчал и, словно, через силу сказал: «Согласен. Нужно удалить Эвелину из дворца, — и добавил. — На неопределенный срок». — «Все-таки он не хочет расставаться с ней совсем», — подумалось мне. Эвелина вышла. Она не обвернулась ни разу. Ни разу не посмотрела ни на Короля, ни на меня, ни на Совет. Её спина была ровная и напряженная. Две косы словно приклеились к ней и банты, обычно шевелящиеся, застыли тоже.