«А ещё есть люди с сильной волей, — продолжила Эвелина — которые прорицанию не поддаются. Перед ясновидящим словно стена стоит. Вот ты такой. Я только два раза смогла увидеть твое будущее: там во дворце и в школе, когда ты приглашал поехать с тобой, но, — она хитро улыбнулась, — что я увидела, я тебе не скажу!» Я стал просить рассказать видение, щекотать, целовать, но она не сдалась.
После этой недели, после этих разговоров мы стали по-настоящему близки. Близки не только физически, но и духовно, что ли. Мы стали лучше понимать друг друга, восстановилось доверие, некогда прежде утраченное. Кстати, о физическом, «то самое» однажды случилось. Когда всё произошло, Эвелина посмотрела на меня затуманенным взором, ещё не отошедшим от возбуждения: «Что это было?» — «Это было то, что будет у нас всегда» — ответил я.
В конце концов из постели пришлось выбраться, а жаль… Как и ожидалось Эвелина развила бурную деятельность. Она ходила по дому и говорила: «Здесь будет столовая, здесь библиотека, здесь гостиная, здесь музыкальная, здесь бальная зала, здесь гостиная, в этой части будут детские комнаты» — и так далее. Остановится посреди комнаты: «Здесь будет комната оливкового цвета. Или персикового? Милый, что ты думаешь?» — А я думаю про себя: «Хоть оливковая, хоть персиковая, хоть арбузная. Мне всё равно. Делай, как хочешь, любимая!» — Но делаю задумчивый вид и говорю: «Персиковая лучше» — «Хорошо дорогой, пусть будет персиковая. А может оливковая?» — «Хорошо, оливковая» — «Ты мне совсем не помогаешь!» — сердится она.
Она сама рисовала образцы мебели, занавесей и чего-то ещё. Она рисовала, а я сидел или лежал рядом. Картинка. В саду на кресле сидит Эвелина и рисует. С одной стороны лежит Брюс и лижет её ножку. С другой стороны — я и целую другую ножку всё выше и выше, добрался до коленки и получил по лбу.
Решили, что мебель будем делать в мастерских графства. «Наши мастера всяко лучше столичных сделают» — сказал Управляющий. Это хорошо, это я люблю, когда деньги из графства не уплывают.
Она вытащила старые картины и портреты из кладовой замка. Обругала нас с Управляющим за то, что картины потемнели, что на некоторых картинах отшелушилась краска, а на одной (о, ужас!) появилась плесень. Управляющий оправдывался, говорил, что помещение всё время отапливалось, что картины были в темноте, а это им вредно — олифа тускнеет. Я молчал, пусть отдувается. «Нужно их все отправить хорошему художнику, или лучше вызвать художника сюда» — приказывает Эвелина. — «Хорошо, дорогая, будет тебе самый лучший художник, или несколько, если захочешь» — говорю я.
Занялись садом. «Хочу розарий» — «Хорошо, дорогая, пиши список, какие розы тебе нужны и ещё какие растения. Отправим его дворцовому садовнику и садовнику из южного королевства» — «Южные розы у нас замерзнут» — «У нас есть оранжерея» — «Хорошо, тогда ещё лимоны и мандарины» — «Список, дорогая». Послали просьбы дворцовому садовнику, князю С., у которого я знаю, есть целый питомник, да и в своем графстве кое-что нашлось.
Вскоре привезли саженцы. Ну и что, что середина лета — у нас Дар! Вот стоят они — Эвелина, Управляющий, садовники, рабочие — что-то горячо обсуждают. Я тоже там был, подержался за лопату, но меня отправили посидеть в тени: «Не графское это дело». Я пошел, сел в кресло под тентом, рядом улегся Брюс, его тоже прогнали, и такое блаженство, такое умиротворение охватило меня. Вдруг я понял, я — ОТДЫХАЮ! Я отдыхаю впервые почти за тридцать лет! Прежде у меня выдавались свободные дни, да и те я старался потратить на дело. А чтобы неделя или целый месяц — никогда.
Сегодня Эвелина вышла к завтраку бледная, поковырялась в каше, вскочила, закрыла рот ладонью и выбежала. «Что с ней? Заболела?» Я всё время ловлю себя на мысли, что боюсь за неё. Никогда ни за кого не боялся, а за неё боюсь. Эвелина вошла, посмотрела на меня немного испуганно: «Я, кажется, беременна». Боги мои, я буду отцом! Я подхватил, её закружил, потом осторожно поставил на пол — вдруг её это вредно. Стал целовать, целовать, целовать…
БОГИ МОИ! Я! СТАНУ! ОТЦОМ!
Тетрадь Георга V
(Написано детским подчерком. — Примечание составителя)
Эти тетради нашли мы с Линкой. Они лежали на чердаке в маленьком сундуке. Такие сундуки я видел в деревенском музее, где показывают, как жили люди раньше. Там ещё были какие-то рисунки, старые письма, бумаги и старые журналы мод с тетеньками в смешных старинных платьях.
Мы — это я, Геогр V и Эвелина, моя сестра, без номера. Почему я Георг V? Потому что Георг I — это человек, написавший тетрадь, он мой пра-пра-дедушка. Когда они с пра-пра-бабушкой Эвелиной поженились, у них родились Георг II, Эвелина, Николос и Нинель. Когда Георг II вырос, он поженился на моей пра-бабушке, не помню, как её звали, нужно у папы спросить. У них тоже родились дети, и старшего сына назвали Георгом. Он стал Георг III. Это мой дедушка. Дедушка, когда был молодой, женился на моей любимой бабушке Марианне. Она тоже была молодой, и звали её Рина. Я её тоже так зову. Мой дедушка работает Президентом, у него мало времени и он редко приезжает, а бабушка приезжает чаще. Я её очень люблю. У них родились Георг IV, Эвелина и Питер. Тёте Эвелине мы отдадим эти тетради, потому что она умная и напишет книжку.
Георг IV — это мой папа. Его на студенческой вечеринке подцепила моя мама и вышла за него замуж. У них родились: я — Георг V, мне 8 лет, моя сестра Эвелина, её 6 лет, мой брат Влад, ему 4 года, сестра Веричка, она такая маленькая, её всего 2 годика. Мама сказала, что она не собирается останавливаться на достигнутом. «Здесь такая аура замечательная!» — говорит она. Я не знаю, что такое «аура», но я знаю, что у нас скоро будет братик или сестричка. У мамы такой большой живот, что даже двумя руками не обхватить. В прошлый раз, когда у неё был такой живот, родилась Веричка. Кто будет сейчас, я не знаю. Папа говорит, что девочка: «Мужчин в доме и так хватает!» А мама говорит, что мальчик, что девичье царство она разводить не собирается. Нам с Линкой всё равно, кто родится, пусть взрослые сами разбираются, кого им рожать, но про себя я всё же думаю: «Пусть будет мальчик. Девчонки иногда бывают такими противными».
Живем мы в большом красивом доме у замка. Дом старинный, но дядя Питер, он архитектор, его недавно перестроил. Папа говорит, что пропал бесценный образец архитектуры позапрошлого века, а мама говорит, что в памятниках жить нельзя, что нужно жить в домах, где комфортно (или камфорно — не знаю), уютно и красиво. Поэтому у нас есть комнаты, где старинная мебель, а есть комнаты, где мебель современная. В этих комнатах висят смешные картины, какие-то мазки, ляпки, не поймешь, что нарисовано, так и я могу. Я говорю Линке: «Пойдем нарисуем картину». Взяли краски и пошли. Сначала на белой стене мы старались рисовать дома и замки (это я), цветы и деревья (это Лина). Потом нам это надоело, и мы стали макать ладони в разноцветные краски и тяпать ими по стене, и ещё на стулья вставали, чтобы повыше достать. Потом пришла мама и очень ругалась, а папа сказал: «Прекрасный образец современного искусства!» и запретил закрашивать, наоборот, он нашу картину ещё и рамкой обвел. Получилось очень красиво.
Рядом с нашим домом — замок. Он называется Достопримечательность. Туда приезжают разные люди, и экскурсоводы им рассказывают, что в этом замке в высокой башне томилась прекрасная узница, что граф приехал и спас её от разбойников, которые напали на замок. Я спросил папу: «Что узница делала одна в башне, ей же скучно было? И как она томилась, она же не каша? Наша повариха, когда сварит кашу, поставит её в сторону, закроет крышкой, а наверх ещё полотенце положит и говорит: «Томись полчасика», а у неё самая вкусная каша в мире». Папа засмеялся и сказал, что у меня критический ум, а знать, почему молодые холостые мужчины запирают в замках молодых незамужних девушек мне ещё рано. Ну и ладно.
Кончаю писать. Мама спать зовет. Не хочу, но надо. С мамой не поспоришь. Завтра допишу.