Глаза Наполеона сверкнули и зажглись каким-то сатанинским светом. Он преобразился в единый миг. Вместо расслабленного, ведущего за бокалом доброго вина дружеский диалог собеседника, перед Александром неожиданно возродился из прошлого гражданин первый консул, пламенный революционный трибун.
— Нет, Ваше Величество, я — не убийца революции, я — её кровавое дитя! Это я защитил Директорию от восставшей черни, приказав артиллеристам палить картечью по толпе! И вновь я спас революцию, разогнав жалкую Директорию, разворовывавшую страну! Вы и представить себе не можете, насколько бездарна власть воров и опасна свобода при безвластии! Франция кишела разбойниками. Чтобы проехать по дорогам, надо было заручиться пропусками от главарей банд. Мануфактуры остановились. В больницах люди умирали не от болезней, а от нехватки лекарств. Нация стала равнодушной ко всему, кроме удовольствий столичной жизни. Кто-то должен был прекратить это безумие. Я взял на себя ответственность. Иного пути не было. Я направил в провинцию войска и приказал не брать в плен бандитов. Мои солдаты расстреливали и полицейских, покрывавших бандитов за деньги. Досталось и казнокрадам. Я вызвал к себе самого главного банкира, создавшего целую финансовую империю в период всеобщего воровства и вседозволенности. Он, привыкший ногой открывать двери в кабинеты Директории, посмел опоздать. А потом нагло заявил, что, зная о трудном положении правительства, он готов сделать Французскому банку несколько предложений. А у меня было только одно предложение: немедленно посадить глупца в тюрьму. И он безоговорочно подписал чек. И делал это потом много раз, пока не вернул наворованное. На людях играть куда проще, чем на флейте, Ваше Величество! Есть всего два маленьких рычажка, которые прекрасно управляют людьми: страх и деньги, точнее — алчность. Надо лишь своевременно нажимать на нужный рычаг… Я дал республике главное — справедливые законы, коих не имела ни одна страна мира. Мой Кодекс я ценю больше, чем все мои победы. В нём собраны воедино плоды великой революции и мысли великих философов. В нём впервые собственность объявлена священной. Запомните, Ваше Величество, в стране, где правит собственность, — правят законы, а там, где правят голодранцы, — правят законы леса. Я уничтожил все излишества революции, но сохранил все её благие дела!
— Но зачем вам понадобился императорский титул? — недоумевал Александр. — Вы были Бонапартом, а стали всего лишь императором. В моих глазах — это понижение.
Наполеон задумался. Уже совсем стемнело. На лугу застрекотала ночная живность. В ближнем перелеске заухала сова. На небе появились мириады звезд. Корсиканец поднял глаза вверх и стал что-то высматривать в этом сверкающем великолепии. Александр не понял поведения собеседника, но тоже посмотрел на небо. И вдруг с небосклона резко сорвалась одинокая звезда и, оставив после себя лишь воспоминание об искрометном секундном полёте, исчезла в бескрайней черноте.
— Вот он, знак судьбы! — по-мальчишески возрадовался Наполеон. — Мать рассказывала мне, что в самый канун моего рождения над нашим домом пролетела комета.
С той поры я верю в свою звезду. Сама судьба хранит меня и направляет на великие свершения. Власть — это удел избранников судьбы. Меня, безродного лейтенанта, короновал сам Папа Римский, приехавший ко мне в Париж. Уставшая Франция хотела новой монархии, оплодотворённой революцией — великими идеями равенства людей перед законом. Как двести лет назад Московия, измученная Смутным временем, призвала на царство вашего предка. Только меня избрали не бояре. Я сам пришёл по велению Судьбы, чтобы основать новую просвещённую династию в одряхлевшей Европе.
— А что если ваш наследник окажется недостойным вашей славы? Ведь такое случается очень часто, когда природа отдыхает на детях гениев. Если он будет походить, скажем, на столь ненавистных вам Бурбонов[12]… Тогда французам снова придётся устраивать революцию?
К этому вопросу Наполеон, похоже, готов не был. Он задумался:
— Я постараюсь не допустить, чтобы мой сын хоть в чём-то походил на Бурбонов. Но, если честно, я так далеко ещё не загадывал. У меня сейчас столько врагов, успеть бы их одолеть. Чтобы сыну легче было. Через четверть века будет совсем другая Европа, другие вызовы истории, которые, вы правы, придётся решать уже не мне.
— Вот как ответил государь император хитрому корсиканцу! — гость купца, читавший слова Александра Благословенного из диалога в «Русской старине», не сдержал эмоций.