Ещё горячий бэлиш мать завернула в три слоя обёрточной бумаги и положила в авоську.
— Только в чемодан не клади. А то от жира вещи потом не отстираешь. За обедом обязательно съешь, — наказала Зульфия сыну в сенях.
А потом разрыдалась и обняла его.
Отец с вёслами в руках поторопил:
— Хватит телячьих нежностей! На теплоход опоздаем.
Пока лодку не вынесло на стремнину, Вилен Рахматуллович налегал на вёсла, а потом закрепил их на бортах и закурил.
— Сейчас, как на метро, за полчаса до речпорта домчим.
Присмиревший сын одиноко сидел на корме, прижимая к себе чемодан.
— Чего пригорюнился, хулиган?
— Да, как-то неожиданно всё обернулось, — глядя на речную рябь, ответил Наиль. — Ещё не привык к новой реальности.
— А так всегда и бывает, — выпустив изо рта струйку дыма, тут же унесённую ветром, философски заметил отец. — Готовишься к одному, а судьба бросает тебя совсем в другую историю. Это — жизнь. Значит, такова воля Всевышнего.
Наиль недоумённо посмотрел на отца и спросил:
— Ты в бога веришь, что ли?
— Конечно, верю. Каждый человек в глубине души в него верит. Даже самые оголтелые коммунисты-атеисты. Только в глаза они тебе в этом никогда не признаются.
— А он есть, бог-то?
— А ты как думаешь? Разве последние события тебя ничему не научили? Ты разве не чувствуешь, что какая-то высшая воля ведёт тебя к твоей судьбе?
Сын задумался.
— Однажды на учениях в Бурятии я чуть не погиб. Совершали марш-бросок через Восточные Саяны в тыл условному противнику. Дорога пролегала по горному серпантину. С одной стороны — горы, а с другой — пропасть. Ночь, туман, и за выступом скалы я просмотрел поворот. А БТР ещё на кочке подбросило. Вижу, что впереди дороги под бронетранспортёром нет. Над пропастью он летит. В тот момент я и вспомнил о боге. И хотя вы меня никаким молитвам не учили, но на ум пришли фразы из Корана, которые иногда нашёптывал бабай. Шепчу я молитву и автоматически кручу руль вправо, словно могу развернуть многотонную бронемашину в полёте. И ты знаешь, ата, БТР повернулся и приземлился на дороге.
Вилен Рахматуллович бросил окурок и сказал сыну:
— Я рад, что ты это понял. Легче жить будет.
А потом, на протяжении доброй половины пути рассказывал о томских храмах — церквях и мечетях — закрытых советской властью.
— Твоего деда Рахматуллу родители приучили ходить в Белую Мечеть на Московском тракте, где сейчас — цех карандашной фабрики. А в здании ликёроводочного завода раньше была Красная Мечеть. До войны все минареты разрушили.
Отец снова закурил.
— Православные ещё больше пострадали. Какой красавец был Троицкий кафедральный собор! Стёрли с лица земли до основания.
— А где такой, ата? Я про него ничего не слышал.
— Тоже от нас недалеко. На площади Революции, только раньше она называлась Ново-Соборной. В аккурат за трибуной, где начальство принимает праздничные демонстрации. Я ещё мальцом был, когда родители водили меня в горсад мимо этого собора. Он был огромный, Наиль. И такой величественный. Говорят, в Москве в честь победы над Наполеоном такой же храм построили. Его тоже, как и наш, разрушили. Там сейчас бассейн под открытым небом. А из кирпича нашего собора построили корпус строительного института.
Парень зачерпнул ладонью воды из реки и ополоснул лицо.
— Тёплая. Жаль, искупаться не успел, — сказал Наиль, а затем спросил отца: — А зачем это сделали?
Вилен Рахматуллович пожал плечами и ответил:
— Религия ведь — «опиум для народа». Советские люди должны верить только учению Маркса и Ленина, а не в бога.
Впереди замаячили портальные краны, и гребец опустил весла на воду.
— Постой-постой, ата, — опасаясь, что откровенный разговор может закончиться, Наиль поспешил задать последний вопрос. — А про подземные ходы ты что-нибудь знаешь?
На лицо отца снова наползла строгость.
— Кто тебе про них рассказал?
— Никто. Просто я вчера, убегая от драчунов, провалился в подземелье возле Дома учёных.
И Наиль вкратце поведал отцу о том, что с ним произошло. Внимательно выслушав сына, Сабанаев-старший ответил:
— До революции в Доме учёных жил губернатор, а в здании СФТИ[54] располагалось губернское управление. Вот и прорыли этот туннель для губернатора, чтобы он ходил на работу, не замочив сапоги, или мог сбежать незаметно от народного бунта.
— Но я своими глазами видел: ход ведёт дальше!
Отец приложил палец к губам:
— Все подземелья в нашей стране — это государственная тайна. Ты ещё от милиции не сбежал, а уже с комитетчиками хочешь познакомиться. Нет уж, улым, плыви-ка ты лучше на север, в тайгу, нефть искать.