— Любишь — уходи! — решительно заявила она и выставила к порогу чемодан.
В глубине души она надеялась, что старый кобель поблудит-поблудит да вернётся домой, поджавши хвост. Но Сабанаевы — не из той породы. Уходя, уходят навсегда.
Вместе с успешной защитой кандидатской диссертации двадцатипятилетняя аспирантка Светлана подарила своему сорокапятилетнему научному руководителю, к тому времени законному мужу, очаровательную дочурку — Аглаю.
Из-за развода Наиль Виленович сильно повздорил с сыном. Поэтому вопрос о переезде молодой семьи в фамильный особняк даже не ставился. Университет выделил преподавателям Сабанаевым комнату в малосемейном общежитии площадью восемнадцать квадратных метров, где они втроём и обитали.
И всё же главной занозой в сердце отца оставался Мурат. Стареющий мужчина в стотысячный раз спрашивал себя: всё ли он сделал тогда, в 92-м, чтобы не потерять сына. Но ответа так и не находил.
Каждый месяц он звонил в Гурзуф соседке по лестничной площадке дворничихе Айне и подолгу расспрашивал её о Мурате.
Наиль сильно обрадовался, узнав, что сын поступил в университет в Симферополе. Вот только выбранная им специальность отца смутила — «крымско-татарский и турецкий языки».
Бывшая тёща Роза скончалась за полчаса до миллениума. Отец позвонил в Крым, чтобы высказать соболезнования сыну, потерявшему бабушку. Мурат разговаривать не стал и бросил трубку.
На свадебный подарок для молодожёнов скидывалась вся томская родня, десять тысяч долларов собрали. Но в Симферополь полетел один Фарит. Больше никого Мурат не пригласил.
Наиль Виленович знал, что у него в Крыму растёт внук Арсен. Правда, никаких контактов с ним не имел.
Воссоединение Крыма с Россией совпало с разводом четы Мансуровых. Бывшая жена Мурата уехала в Стамбул и увезла сына с собой. Там вышла второй раз замуж за богатого турка.
Антон Павлович Чехов очень любил Гурзуф и не любил Томск. На берегу Чёрного моря он купил татарскую саклю с небольшой живописной бухтой, а Томск обозвал «свиньёй в ермолке».
«Томск — скучнейший город… и люди здесь прескучнейшие… Город нетрезвый, красивых женщин совсем нет, бесправие азиатское…», — писал он о будущих Сибирских Афинах. Через сто с лишним лет томичи ответили литературному классику с юмором, установив на набережной Томи карикатурный памятник под названием «Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего „Каштанку“».
В бухту Чехова Артур влюбился с первого взгляда. Фариту, впервые привёзшему младшего брата в Крым, дикие, причудливые скалы тоже нравились больше обустроенных пляжей с лежаками и зонтами от солнца, с утра до ночи забитыми обгоревшими отдыхающими. И каждое утро в восемь часов, как на работу, братья отправлялись на дачу Чехова.
Пожилая дворничиха сметала с тротуара уже начавшие опадать засохшие листья.
— Ой, Фарочка! — отбросив метлу, всплеснула она руками и стала обнимать толстяка. — А я-то сперва и не признала тебя. Думала, кому это Мурат сдал родительскую квартиру. Он же здесь редко бывает. В Бахчисарае в основном живёт. Как же ты возмужал! А это, должно быть, сынок твой? Похож.
— Нет, тётя Айна, это мой младший брат Артур. Познакомьтесь, пожалуйста.
Бабка опешила и, опустив на нос очки, стала бесцеремонно рассматривать молодого человека.
— И точно — вылитый Наиль Виленович в молодости. А у тебя самого дети-то есть?
— Есть, тётя Айна. Тоже сын. Ровесник этого молодого дядьки. Он — программист, в Эмиратах живёт.
— Батюшки свет! По всему миру люди разъехались. А я вот со своим стариком, видать, в Гурзуфе век доживать буду. Только он у меня, Фарочка, совсем из ума выжил. Как Крым к России снова присоединился, вообще мне ни копейки со своей пенсии не даёт. Твоя власть пришла, ты теперь за квартиру и плати. Вырядится в бендеровскую форму, напьётся горилки и давай горланить «Ще не вмерла Украина». А из меня-то — какая русская? Мои ж родители — сосланные в Сибирь финны. Хоть назад к дочке в Барнаул езжай!
— А где же фонтан? — выразила недовольство дородная дама в соломенной шляпе.
Симпатяга-экскурсовод с задумчивым и печальным взором средневекового арабского поэта рассеяно посмотрел на экскурсантку, потом на бронзовый бюст Пушкина и показал на резную мраморную панель на стене:
— Знаменитый Бахчисарайский фонтан перед вами.
Толпа удивлённых туристов отпрянула от стены, а экскурсовод продолжил:
— Его ещё называют фонтаном слёз. Потеряв возлюбленную, убитый горем хан Гирей пожелал, чтобы сам камень заплакал, как плачет сердце мужчины. Верхняя чаша символизирует сердце. Из неё капля за каплей стекают «слёзы» в две чаши поменьше. Постепенно они наполняются, и горе снова переливается через края в нижнюю чашу-сердце. И так три раза.