— Только шампанское, — упрашивал гость.
Рискуя обидеть его, Амос отрицательно покачал головой. Неистребимая в дни нищеты и безысходности потребность в вине исчезла. Итак, пить или не пить.
Он уже сделал то, что, по мнению докторов, недоступно ни одному человеку. Говорят, что алкоголика нельзя вылечить, поскольку одна-единственная рюмка возвращает его в прошлое. Чепуха, он им докажет. Он сумел вылечиться полностью, когда понял великую психологическую тайну: человека от животного отличает воля — это инстинкт цивилизации.
Сейчас он сам себе хозяин, потому что знает себя лучше, чем доктора… Амос все время помнил о приеме по поводу вручения ему премии. Гас предупреждал его, чтоб он был особенно осмотрителен, но… Один глоток ничего не изменит… Кроме того, премия присуждена «самому американскому писателю» декады. А какой же он американец, если не пьет?
Как можно проверить свою волю, не подвергая себя опасности? Вот если он сейчас выпьет, а потом ни разу не прикоснется к рюмке, тогда он им всем покажет! Первая за четыре года рюмка будет и последней.
Эта мысль понравилась ему. Последняя на всю будущую жизнь… Лучше выбрать что-нибудь поприятнее.
Амос улыбнулся Тому Арчеру.
— Двойной виски — как моей жене.
Вера была поражена.
— Амос, ты…
— Не бойся. — Амос ощутил прилив бешенства. — Все будет в порядке.
— Ты за рулем, а на дороге снег и…
— Послушай, Вера, я сам себе хозяин.
Чувствуя, что Том смотрит в их сторону, Вера улыбнулась.
— Конечно, дорогой, но…
— Что «но»?
— Я не хотела. Когда мы пришли сюда…
— Ты никогда не хочешь. Все!
Вернулся Том. Улыбаясь, он поднял бокал.
— За ваше примирение, если, конечно, газеты не врут.
Вера изобразила застенчивое смущение.
— Не врут. Правда, Амос?
— Да.
— Значит, можно написать?
— Можно.
Амос глотнул виски. Оно было таким же, как и раньше.
Амос тотчас почувствовал пение в крови, расслабление и в то же время подъем, благословенное освобождение, экстаз.
Я освобождаюсь. От чего? От себя, конечно. От своего маленького, жалкого «я» — и становлюсь властелином бесконечности, где все возможно.
Амос улыбнулся Вере и Тому и пробормотал свои любимые строчки:
Вера хихикнула.
— Это тоже можно опубликовать? — спросил Том и добавил: — Конечно, с разрешения автора.
Амос засмеялся.
— Разве в нынешних школах дети не учат то, что написано до тысяча девятьсот четырнадцатого года? Это уже давно напечатано.
Он осушил бокал, пробормотал что-то о зеленом винограде и предложил:
— Еще по одной на дорожку? Я угощаю!
6
В четыре часа дня Гизела Виллинг подошла к окну в спальне и увидела, что небо стало совсем свинцовым. За виноградной беседкой возле ручья, как стражи, стояли ряды голых ив, сгорбившихся под грузом снега. В них было столько безнадежности, что пришло на память известное изображение бегства Наполеона из Москвы. Таким вечером хорошо сидеть дома у пылающего камина со стаканом подогретого вина, а не ехать по темной, заснеженной дороге на какой-то дурацкий ужин. Гизела с тоской подумала о Манхэттене, его асфальтированных улицах, ярком освещении, автобусах и такси и даже о метро. Почему такие разумные люди, как она и Бэзил, решаются жить зимой за городом?
Она знала, что ее муж, выходец из Балтимора, был старомодно обязательным, когда дело касалось визитов. Ничто, кроме серьезной болезни, не могло считаться веской причиной для отказа от принятого накануне приглашения. Отступить в последний момент из-за плохой погоды, усталости или более интересного приглашения? Он никогда не поступал так сам и не прощал этого другим.
Бэзил Виллинг стоял в холле и прислушивался к порывам ледяного ветра, бьющегося об углы дома. Воскресный вечер создан для старых брюк, свитера, удобных разношенных туфель и легкого домашнего ужина. И спать надо ложиться пораньше, чтобы запастись силами на следующую неделю. По рассеянности он согласился на приглашение Кейна, переданное через Гизелу, и теперь придется тащиться в Вестон, чтобы провести вечер среди незнакомых и, наверное, смертельно скучных людей.
Он боролся с искушением попросить Гизелу позвонить Кейнам и придумать какую-нибудь дипломатическую болезнь, потому что знал: Гизеле такая глупость не понравится. Она родилась в Австрии, и у нее было чисто европейское чувство святости общественного долга. Бэзил любил свою жену и не хотел ее огорчать.