Сельхозрабочие, которых мы видели этим зимним утром бредущими на работу и которые теперь едят свои ячменные лепешки и сушеную рыбу, укрывшись от ветра за дамбой и натянув на головы капюшоны своих шерстяных плащей, таким образом, могут уже быть землевладельцами. Но скорее они арендаторы, выплачивающие владельцу арендную плату в размере одной трети собранного урожая. Наступило время посева ячменя, и все крестьяне заняты, слишком заняты, чтобы охотиться или ловить рыбу, хотя они и держат под рукой свои копья с бронзовыми наконечниками. Времена неспокойные, да и львы отнюдь не редки на земле Двуречья. Встречаются даже дикие слоны, хотя и не часто. В целом дикие звери довольно редко забредают в обитаемые районы. Граница между пустыней и возделанной землей лучше соблюдается животными, чем людьми.
Солнце, вставшее над Нилом и Двуречьем, поднялось высоко в небе и над долиной Инда, раскинувшейся далеко к востоку за гористыми плато Персии. Здесь находится самая крупная речная система из всех упомянутых, которая шире Нила, длиннее Тигра и Евфрата. Комплекс параллельных рек и притоков – известные семь рек Пенджаба, многие из которых в наше время высохли, – занимает тысячи миль долины, неся растаявшие снега Гиндукуша и Каракорума к Индийскому океану. Эта долина покрыта болотами и джунглями и сильно отличается от пустыни, по которой Инд течет в наши дни. Вероятнее всего, муссонные дожди в те времена доходили дальше на север, чем сегодня. Также может быть, что в горах было больше дождей и снега, питавших реку. Но сегодняшняя пустыня создана по большей части руками человека, она является результатом неумеренного сельскохозяйственного использования, за которым последовало уничтожение плодородного слоя почвы и пренебрежение мерами по его восстановлению. В 2000 г. до н. э. земля еще не страдала, но сельскохозяйственное использование уже было в самом разгаре.
Как и долины Нила и Месопотамии, долина семи рек была занята древней земледельческой цивилизацией. Она раскинулась на обширной площади. Ее небольшие города и укрепленные поселения расположились на 850 милях вдоль побережья, простираясь от границ Персии до окрестностей Бомбея. Внутрь страны она тянется на восемьсот миль вдоль речной системы Инда через предгорья, отделяющие верховья Инда от верховьев Ганга. Каждый город и деревня имеет орошаемые площади, кормящие их жителей. Большинство обитателей долины Инда живут в городах и жилищах, разбросанных среди полей. С крупными полунезависимыми городами Месопотамии здесь нет никакой параллели. Вместо этого, как в Египте, правительство всего района централизовано, хотя здесь, в отличие от Египта, в двух крупных городах. Нижний Инд имеет столицу Мохенджо-Даро – город, расположенный на большой излучине реки в двухстах пятидесяти милях от моря. Верхним Индом управляет город Хараппа, расположенный в пятистах милях дальше к северо-востоку.
Мохенджо-Даро и Хараппа – большие города по стандартам того времени. Необходимо не менее тридцати минут, чтобы пройти из конца в конец по их широким улицам. Гость из Мемфиса или из Ура, привыкший в своем родном городе к беспорядочным, извилистым улочкам, украшенным цветистыми фронтонами храмов, сочтет эти прямые пыльные проспекты с расположенными по центру дренажными канавами и бесконечными фасадами побеленных кирпичных домов без окон нелепыми и монотонными. Но многонациональная толпа, собирающаяся на этих улицах, не знает городов другого типа, да и пестрые костюмы жителей в значительной степени скрадывают аскетизм архитектуры. Здесь встречаются представители самых разных народов: одетые в шерстяные одежды монголы с северных холмов и темнокожие, почти негроидного типа дравиды с юга в свободных хлопчатобумажных одеяниях. Здесь есть арменоиды, выделяющиеся своими напоминающими клюв носами, и желтокожие, темноволосые люди, которые не вызвали бы удивленных вопросов на берегах Средиземного моря.
Монотонность строений нарушается массивными стенами цитадели, поднимающимися и в Хараппе, и в Мохенджо-Даро к западу от города. Цитадель – не только центр правительства. Это также центр религии, торговли и службы налогообложения. Сельский житель, входящий в Мохенджо-Даро с запада, взбирается по крутой лестнице, сооруженной в толще крепостной стены, и, остановившись наверху, чтобы перевести дыхание, видит слева от себя массивное сооружение муниципального зернохранилища. На пандусе внизу стоят четырехколесные телеги с впряженными в них быками, с которых выгружают мешки с пшеницей и ячменем, и, вероятно, кипы хлопка, которые на канатах поднимают в хранилище. Для него зерно – не только продовольствие. Это еще и универсальное средство платежа, а зернохранилище – одновременно национальный банк и государственный департамент финансовых сборов, так сказать, два в одном. Поэтому он по праву занимает место в цитадели или, как в Хараппе, располагается в непосредственной близости от нее. С того места, где стоит наш путник, он не видит процесса превращения зерна в муку, которой обычно производится платеж. Помолом занимаются муниципальные рабочие. Но он знает, что они трудятся не покладая рук. По пути в расположенный внизу город путник видит и другие здания цитадели, прежде всего – огромные бани, расположенные между зернохранилищем и храмом. Там в предписанные религиозными традициями праздничные дни производятся церемонии омовения. Он обходит бани с юга и видит одну из резиденций правительства – большой, опирающийся на столбы зал собраний. Путник идет дальше, чтобы купить хлопчатобумажную ткань и масло, за которыми он, собственно, и пришел, в одной из лавок, после чего долго торгуется, пытаясь снизить арендную плату за осла, без которого он не сможет доставить свои покупки в деревню.