Всё, что нам нужно - это их любовь. Проси любви - и получишь милосердие или на худой конец - жалость. Всегда всюду мы будем говорить иафетянам о любви, милосердии и жалости. Протянутая ладонь и беззащитная улыбка станут более могущественным оружием, чем занесённый кулак и злобный оскал. Так сила наша совершаться будет в немощи, ибо, когда мы слабы - тогда сильны. И всегда и всюду это будет достигать цели, а любое насилие - даже разрушение дурного - названо будет грехом. Так в далёкие времена Царства Кемет бог Сет - защитник и слуга верховного Бога Ра - стал его врагом и покровителем злых сил.
Могучий орёл высоких станет простым голубем, а немощный червь низких станет мудрым змеем. И уже не раб будет служить господину из страха, а господин послужит рабу из любви, ибо получит Новую Заповедь Творца.
- Учитель, но как научить, чтобы сильные сносили немощи бессильных и не себе угождали, а малым и немощным этим? - спросил Элиэзер.
- Учитель, но каким словом научить, чтобы любящий Бога любил и нечестивых божьих? - спросил Иешуа.
- Учитель, но как научить, что блаженнее давать, нежели принимать? - спросил Элазар.
Йоханан бен Заккай молчал, опустив глаза.
Рабби Цадек с трудом размыкал бессильные уста, и голос старца был так тих, что ветер с моря заглушал его даже сквозь глиняную стену йешивы.
Четыре раввина слушали старика, затаив дыхание и приготовив пергамент и чернила.
- Горы Галилеи как морские волны. Помню, на всех склонах людей с печатью страдания на лицах. Презренные, уставшие, испуганные, жадно ищущие его взглядом. Толпа растёт, и уже плещется вокруг море человеческое... Море коричневого, серого и черного цветов... И вот! Прошёл трепет по всему собранию, и малейший шёпот затих... Пришел учитель! Белые одежды на широких плечах его, и даже сандалии его белы... Не было ему и пятидесяти, и не было в нём ни стыда, ни страха, ни сомнения, ни злобы, ни суеты. И когда он проходил мимо, то мной овладевали безрассудный страх и радость. И так было каждый раз! Моя вера в него росла в борьбе с моим разумом, который начинал колебаться, терять силу, а дух мой укреплялся и расцветал. Душа моя признала силу в этом человеке. Я бы пал пред ним на колени и назвал его господином, у которого я недостоин развязать ремень обуви! Но он ещё утром запретил мне делать это на людях.
Крики, песни и молитвы превратили гору в Храм под открытым небом. Сотни приезжали из дальних мест, чтобы слушать слова благодати, исходившие из уст учителя. Мать бросала детей, старик хватался за костыль, плуг был оставлен в борозде - учитель говорил, и сильный голос его достигал краёв толпы!
Учитель говорил:
"Вижу каждого из вас! Я с вами, а вы со мной! Забудьте всё, что вы знаете или слышали и не старайтесь ни в чём. В своих чувствах, мыслях, воспоминаниях плывите по течению. И не будут грозить волны - здесь нет забот и тревог, нет траты сил и усталости, нет волнений и страданий! Есть только спокойствие и лёгкость! Есть блики солнца на водной глади, как слёзы горькие, тихие, сладкие и радостные! Не боритесь с чувствами, а если их нет - и бесстрастье будет во благо! Не боритесь с мыслями - они уйдут сами, не беспокойтесь! Мысль есть зло, так оставьте его мне - такова моя миссия, и я легко понесу жернова эти! Не старайтесь выздороветь! Не гладьте рубцы воспоминаний, не умоляйте раны чувств, не зализывайте ожоги слов - утолится боль ваша! Разомкните искусанные губы, сведенные судорогой страха! Истинно говорю вам - сегодня уснёте, успокоенные и обласканные неведомой силой, пришедшей к вам от меня. И рассосутся рубцы, и заживут раны, и затянутся ожоги! И уйдёт боль! Боли нет, я говорю тебе! Не потеряй веры в добро и благо, и свершится чудо! И душа сама найдёт силы духа, скрытые от разума! И тело само найдёт болезнь, с которой расправится! И никто не осудит, и никто не тронет, и никто не оставит! Ведь ты чист как дитя и невинен как невеста, ибо нет в тебе порока! Не приписывай себе зла, если оно заложено в тебя другими! И Творец не спросит, как строгий отец, но прижмёт как нежная мать..."
Во время молитвы нам чудились запахи, мы имели необычайную легкость в теле, будто отделялись от земли. То был святой Дух, и всё, что мы делали, исходило от него. Мы пели, хлопали в ладоши и топали ногами. Мы пророчили, целовались, а жены снимали с голов платки и распускали волосы по ветру.
Помню, как клали больных на открытых местах и просили, чтобы прикоснуться им хотя к краю одежды учителя. И кто от болезни души своей страдал слепотой или параличом или болезнями кожи - тем учитель плевал на больные места их или мазал маслом, или просто накладывал руки - и многие страждущие исцелялись внезапно. Вера их спасала их, но все кричали, что это чудо! А учитель велел давать исцелившимся есть, дабы подкрепить телесные силы их.
Молитва переходила в смех и плач, и пляски, а иногда в лай или овечье блеяние. Многие бились в судорогах, плакали навзрыд, ходили на четвереньках, рыча как звери, а некоторые даже заходились до смерти... И то были не только простые крестьяне, но и некоторые богатые и знатные, и среди них Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, что служили Учителю имением своим, и чьим серебром кормилась наша община.
- Да, отче, ты уже рассказывал это. Назови нам имена других прихожан, и день той проповеди, - терпеливо просил бен Заккай. - Был ли Иосиф из Аримафеи в тот день вместе с вами?
И поздними вечерами, после повседневных трудов, Йоханан бен Заккай говорил трём ученикам в тишине обезлюдевшей йешивы:
- Дети мои, мы слушали старца, дабы не сказали враги наши, что святые авторы не были очевидцами, а благовествования их плохо согласуются меж собой, и что они возвестили Царству о пришествие спасителя лишь хитросплетёнными баснями, со злым умыслом измышляя кривые россказни свои.
Теперь настал наш час свести воедино тайные богоборческие истины. Наши деяния никто не воспоёт, и доблесть наша останется безвестной. Но, кто обладает знаниями и не использует их, боясь греха вольного или не вольного, тот подобен художнику, в нерешительности держащему кисти и краски в руках пред пустым холстом! И мы используем все кисти и краски, и всё мастерство слова. Но движение наших рук - как говорят римляне "manipulatio" - не будет насилием, и не будет ложью, но будет соблазном, ибо должно лишь усугубить стремления душ человеческих. Для одних оно будет соблазном прижаться к земле подобно змею, замереть и выжить. Для других - соблазном взлететь к небесам подобно птице и дать жизнь жертвам своим.
Так Слово сие будет Живым, ибо призвано взыскать и спасти погибшее, как казано в Книге Иова: "Вот моё желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись. Я носил бы её на плечах моих и возлагал бы её, как венец; объявил бы ему число шагов моих, сблизился бы с ним, как с князем".
Это Слово Живое будет подобно зерну горчичному, возрастающему в душе неприметным образом, и которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, становится деревом. Ибо жаждут услышать его.
Это Слово Живое будет подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все. Ибо взовёт к скрытому.
Это Слово Живое будет пищей духовной, что насытит всех, ибо, повторяясь, будет множиться от страждущего к страждущему и прирастать от каждого так, что ещё останется не съеденного с лихвою. И потому это должно быть Слово записанное и передаваемое - ибо жатвы много, а делателей мало.
И Слово Живое сие будет доказано чудом - ибо всё доказано, что имеет в основании сильное желание, ставшее верой. Ибо, когда расходится действительное и желаемое - приходит боль и смятение, от которого избавить может только невероятное, ибо страждущий ищет не Бога, а исполнения своих желаний.
Любители мудрости во времена Демокрита и Платона "рассекли на двое" мир сей - совершили, как говорят греки, "dichotomia". И рассечена стала жизнь иафетян и хамитов греческих на мир вечного и совершенного бытия и на мир тленного, обыденного существования. Раздвоен, противопоставлен и взаимно исключён мир на две крайности, хотя и допускающие бесчисленные совмещения.