Обед Аой принесла поздно, еда была вчерашняя. Видно, отец устроил у себя пир и забрал всё хорошее для угощения молодой жены и гостей. У няни тряслись руки, отчего посуда на столике противно дребезжала.
- Убийцу нашли? – спросила я взволнованно.
- Нет. Но люди, присланные ближайшим дайме, узнали, что эта служанка ждала ребёнка, - Аой тихо опустила столик около меня и подавленно опустилась рядом. - Ох, что творится в мире! Что творится! Кто-то зарезал женщину, такую молоденькую, красивую! Загубил жизнь матери и нерождённого ребёнка!
«Это кровь женщины и ребёнка»
От страха у меня перехватило дыхание.
Он знал! Знал, кого убили! И…
Резко отодвинула столик, подвинулась поближе к няне, недоверчиво взглянула на неё:
- Это правда, что ты продала меня этому злому человеку?
Женщина выронила чайник, из которого наполняла мою чашу. Тот упал на пол и с жалобным звоном разбился.
- Я… я… - жалобно начала она, потом повалилась на колени передо мной, прямо на осколки.
Должно быть, она сильно поранилась – и потому поморщилась, но ни слова об этом не сказала, продолжая стоять на осколках, дрожащими руками схватила подол моего верхнего кимоно, судорожно сжала.
- Простите меня госпожа! Мой Таро… мне нет оправдания! Да, я взяла деньги у этого злодея! Я провела его в вашу комнату, госпожа! Я надеялась, что он будет нежным – и вы познаете хоть немного счастья… у вас такая ужасная жизнь, госпожа! Вы заперты в этой ужасной комнате, у вас отобрали всё, всё, что у вас должно быть по праву вашего рожденья! И ваша мать, дрянь, отдала вас своему бессердечному любовнику: как будто выкинула… - она испуганно закрыла рот рукавом.
Значит, моя мать ещё жива. По крайней мере, она жила ещё какое-то время после моего рождения. И она выбросила меня, как мусор выбросила! А няня предала меня!
Тихо спросила:
- Твой младший сын тяжело болен? У тебя не хватало денег, чтоб пригласить врача и монаха?
- Да, моя госпожа! Мой Таро болен. Но я не должна была… о, моя бедная госпожа! Что я с вами сделала! – женщина обхватила мои ноги и горько зарыдала.
Оттолкнула её, но ударить по лицу ногой не посмела, ведь в моей памяти ещё жило тепло воспоминаний о её доброте и ласке. И голос мой прозвучал безжизненно:
- Уходи, Аой! Оставь меня одну!
- Если будет ребёнок, я заставлю его родителей… они добрые люди… или я принесу вам отвар. Знаете, есть особые травы…
Отчаянно закричала, давясь слезами:
- Убирайся! Я не хочу никого видеть!
Женщина медленно поднялась. Подол над коленями у неё был разорван и окровавлен. Согнувшись и будто постарев лет на двенадцать, няня покинула комнату, бесшумно заслонив сёдзи. Из коридора донеслось её надрывное рыданье, но в моём сердце ничего не отозвалось.
До вечера просидела неподвижно, подле стола с нетронутым обедом и окровавленными осколками. Едва дождавшись темноты, выскользнула в коридор.
Может, они поджидает меня в саду или у ворот, догадываясь, что пребывание здесь стало для меня нестерпимым. Однако жестокость демона – ничто по сравнению с поступками людей.
С трудом нашла выход из усадьбы: сегодня от луны осталась только узенькая полоска, которая скверно освещала поднебесный мир. Пользуясь тем, что сторожа бессовестно спали у ворот, пусть и с неимоверным трудом, распахнула створки и выскользнула наружу.
Он как будто невзначай прислонился к ограде, устремив задумчивый взор к небу. Из-под треугольной соломенной шляпы его глаза блестели тускло-тускло. Пальцы нервно выбивали какой-то мотив по рукояти катаны. Да, демон поджидал меня, как охотник – добычу.
Шумно втянув носом воздух, они развернулся ко мне. Теперь, столкнувшись с его взглядом, я больше не дрожала: все чувства в моей душе поблекли, выцвели, а то и вовсе растаяли без следа. Внутри меня, там, где ещё недавно жили надежды и мечты, теперь царила пустота. Потому сама сделала первый шаг ему навстречу.