Так вот, осенью и зимой сорок четвёртого года 1-й Прибалтийский фронт наконец-то выбил фашистов из вновь присоединившихся республик, после чего нашу дивизию оставили на освобожденной территории, чтобы добить разрозненные отряды немцев и местных националистов предателей из самой Прибалтики. Там этих гадов оставалось достаточно, расползлись по лесам да болотам, вот мы их и шуровали не жалея сил.
Вскоре Советские войска взяли Берлин и Победу объявили по всем каналам связи, а мы продолжали гоняться за фашистами по оврагам да дюнам. Наш полк перебросили в Курляндию. Там в лесах недобитые немцы сгруппировались и решили прорваться в сторону Западной Европы.
Всё самое страшное случилось со мной шестнадцатого мая, ровно через неделю после Победы. Наш отряд в пятьдесят штыков прочёсывал лесной массив где-то на западном краю Курляндии. Три дня мы гонялись за мелкими группами противника, уничтожали их на месте, в плен брать было не с руки, некому сопровождать в гарнизон. На четвёртый день, где-то к полдню, потеряв бдительность и осторожность, видно чувство победы повлияло на командира, в глухом лесу наткнулись на засаду.
Отряд фашистов оказался большим, я думаю не меньше трёх десятков офицеров и предателей ещё с десяток. Про офицеров я сказал, потому что сам одного из них подстрелил. Я шёл чуть в стороне от засады и поэтому главный огонь пришёлся на моих товарищей. Я видел убитых, их было не меньше двадцати. Потом я убил офицера, он и ещё один фашист, одетый в гражданскую одежду поднялись на ноги метров в тридцати от меня, ну я и дал очередь. Офицер упал с пробитой башкой, а гражданский заорал что-то по-немецки и залёг. После этого в мою сторону стали стрелять из нескольких автоматов. Чтобы спасти свою шкуру я рванулся в сторону и свалился в старую воронку. То, что я там увидел, привело меня в ужас. На дне ямы лежали два растерзанных трупа. Это были разведчики нашего отряда. Видно они тоже попали в засаду и были зверски убиты кинжалами. Одному парню, Кольки Овчинникову, фашисты отрезали голову.
Никола был лихим парнем, я помню зимой, сорок четвёртого он в одиночку приволок из-за линии фронта немецкого офицера, ему за это орден дали. Было непонятно, как смогли его обмануть после Победы драпающие фашисты? -
Дорофеев закашлялся до посинения, потом сплюнул кровавый сгусток в литровую банку, прикрыл её крышкой и сказал.
- Разволновался, вот и полезла зараза наружу. - Пожаловался он и продолжил.
- Не знаю, что со мной произошло, я стал дурак дураком от вида загубленных товарищей и не придумал ничего лучшего, взял и выскочил из воронки. Выскочил и побежал в обратном направлении к своим значит друзьям ближе, а фашисты долбят из автоматов по мне. Остальные-то наши бойцы уже залегли, и отстреливаться начали, а я весь на виду.
Бегу я значит рысью, от пуль стараюсь увернуться и вдруг понимаю, что сейчас через несколько шагов усну, ну как тогда в тайге, когда шёл навстречу своей Маруси. Я тебе уже рассказывал об этом.-
Дорофеев тяжело поднялся на ноги, потоптался, растирая ноющую боль за грудиной и снова сел в кресло, оно даже не скрипнуло под его тощим телом.
- Так и случилось. Свет передо мной неожиданно померк и в голове, мелькнула страшная мысль, что я убит, и пуля вроде бы попала мне в голову, прямо в лоб угадила. Я ещё подумал, что убил меня кто-то из своих бойцов, потому-что немецкая пуля не могла прилететь с той стороны, куда я бежал.
Я не чувствовал что падаю, только после черноты вдруг в глазах искры замелькали, радуга какая-то вспучилась, открываю глаза и понимаю, что уснул на ходу и саданулся головой о дерево. Вижу, рядом Маруся стоит, плачет, трясётся вся от страха, тяжело дышит от быстрого бега, меня за руку схватила, а сзади отец кричит, сынок, сынок! -
Рассказчик перевёл дыхание и продолжил тихим голосом.
- Ты не можешь представить, что я испытал. С точки зрения здравого смысла, со мной творились невероятные необъяснимые вещи. Я одновременно вспомнил, что со мной уже это случалось и что я и сейчас думаю, что вся прошедшая война мне только приснилась, привиделась, вроде бы я был подвергнут некой иллюзии, которую воспринимал как действительность.
Маруся суёт мне в руку повестку, а я ей кричу, что война давно закончилась, что я увидел это сейчас словно наяву. Но мне не могли поверить, я об этом тоже знал. - Признался Дорофеев. - Наверно жена с отцом подумали, что я голову себе отбил, ударившись о лесину? А я-то всё знаю, ну и прикусил язык, чтобы значит не пугать близких людей, своим сумасшествием. Взял из рук жены повестку развернул её и вначале прочитал на документе дату. Я не сомневался, что дата на повестке совпадёт с текущим временем, но при виде крючковатых цифр меня тряхнуло от страха, от понимания, что минувшая война для меня начинается вновь и опять с того же самого дня с которого всё случилось почти два года назад. - Дорофеев горестно хмыкнул и уставился на меня своими бесцветными глазами туберкулёзника.
- Я ничего не рассказал родственникам о своих психических переживаниях, не мог решиться и понимал, что любой сочтёт меня чокнутым или неисправимым фантазёром, болтуном, непонятно для чего придумавшим жуткую историю о якобы прошедшей войне. Причём мне надо было бы сказать, что я убит был через неделю после Победы.
Ну и как ты думаешь? ... Смог ли кто-нибудь мне поверить?
Я ясно осознал, все бы решили, что я нарочно прикидываюсь дураком и цель у меня одна, чтобы избежать фронта и тогда в лагерь бы точно попал не на меньший срок, чем отсидел позже, а то могли бы и расстрелять как уклониста и диверсанта. Таких несчастных во время войны уничтожали без суда и следствия.
У нас в деревни бывшего кулака Охапкина упекли в лагерь только за то, что он по пьянке порадовался нападению фашистов, сказал, что они ему помогут вернуть отобранное Советской Властью имущество и скот. В сорок втором его направили в штрафной батальон, а через месяц пришла похоронка с сообщением, что убит под Ржевом. -
Фронтовик поднялся на ноги и попросил.
- Ты посиди тут минут десять, я пойду, лекарство приму. Думаю, от него толку мало, но жить хочется, может, протяну ещё сколько-то деньков? А ты пока водки выпей, чтоб не скучно было, за моих товарищей выпей дважды убитых на войне. - Сказал и ушёл, шаркая слабыми ногами о некрашеные половицы.
Вернулся Дорофеев быстро. С ним пришла его жена Мария, даже в свои шестьдесят пять она выглядела красивой и доброй женщиной. Может быть рядом с больным мужем, её здоровье особенно выделялось? Супруга ветерана застенчиво извинилась, сказала, что в их доме из-за страшной болезни хозяина не принято предлагать гостям угощение. Сказала и тихо закрыла за собой дверь.
Мне показалось, что Дорофеев после приёма микстуры оживился и на лице его появился слабый румянец, он уселся на своё место и заговорил вдруг окрепшим голосом.
- Маруся в молодости была красивой бабой. Кровь с молоком женщина, но меня ждала с войны и из лагерей стойко, не скурвилась. Она мне сказала, что другого выхода не было, мужиков-то всех война выбила, а старики ей не подходили, да и дочерей надо было поднимать, посчитай, восемь лет одна лямку тянула. Я из лагеря вернулся больным, но первых десять лет работал как лошадь, а потом сник, обессилил. - Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил.