— Если война нагрянет, боюсь, что наши шансы выиграть в ней ничтожны, — около двух месяцев назад сказал Джастину старший брат, потягивая виски в салуне. Он был напряжён и озадачен своими мыслями, несмотря на царившие в баре веселье и беспечность. — Я бы уехал из Конфедерации в Старый Свет, но при всём моём желании это невозможно.
— Отчего же? — Джастин помнил этот разговор до мелочей, хотя и был уже изрядно пьян; почему-то в тот миг ему показалось крайне важным запомнить то, что говорил ему Джефф. — Ты не патриот, дорогой братец. Взгляни вокруг! Эти милые дамы нуждаются в героях, — он легко поцеловал девчонку, которая, кокетливо взвизгнув, задрала юбки и убежала за новой бутылкой огненной воды для молодых людей. — Неужели ты хочешь бросить их на произвол судьбы?
В те дни Джастин ощущал странную удовлетворённость: ни свиданий, ни приглашений на обед, никаких обязательств и ни гроша в кармане. Насколько приятно было болтаться в этой человеческой похлёбке, льющейся в его любимом баре, — шлюхи, пьянство и дуракаваляние. Танцы на улицах на пустой желудок, звон покерных фишек, бутылки с выпивкой на всех столах. Что может быть лучше, чем шнырять в этой толпе между семью часами вечера и пятью часами утра, просто плывя по течению и чувствуя лёгкое головокружение. Каждый вечер Джастин приходил сюда — его влекли прокажённые улочки, раскрывавшие своё мрачное великолепие только тогда, когда начинал угасать свет дня и проститутки занимали свои места. Однако, как бы ни был безрадостен, безобразен или ограничен и порочен тот мир, в котором он жил, Джастин чувствовал себя в нём прекрасно.
— Не утрируй, Джастин, — недовольно одёрнул его Джефф, сжигая свои внутренности виски. — Ты рвёшься геройствовать, даже не зная, что такое война и как она страшна на самом деле. Ты всю сознательную жизнь гуляешь с девками и пьёшь виски и ликер, словно рыба воду.
— Почём тебе знать? Ты не лучше меня, — улыбнулся Джастин, раскуривая сигару, попутно провожая взглядом голую девицу в сопровождении Кристофера. — Сам-то ты не участвовал в сражениях и не бывал на войне. С чего бы тебе рассуждать о битвах?
— Ты вырос на книжках о доблестных рыцарях, за свои подвиги получавших земли и красоток, а я вырос на рассказах дедушки Эрика, который был ветераном Мексиканской войны², — сухо парировал старший Калверли, переполненный чувством собственного достоинства.
— Ты много потерял, Джефф! — разразился пьяным хохотом младший. — Уж не знаю, что тебе рассказывал старый болван Эрик, но будь уверен: такой войны мир ещё не видывал и я собираюсь принять в ней прямое и непосредственное участие. Я надеру задницу этим выскочкам-янки!
— Единственный болван здесь — это ты, Джастин, — больно задетый словами брата о дедушке, гаркнул Джефф. — Жаль, что Эрик умер, когда тебе исполнилось всего пять — он мог бы многое тебе рассказать. Например, что графство держится на одних земельных делах. Забота о гектарах лежит на рабах, которым мы доверяем только мулов, вспахивающих землю, — такой рабочей силы у нас предостаточно. Отец не единственный аристократ, который специализируется на хлопке и табаке — в Европе он ценится на вес золота, чему мы и обязаны своим благополучием, но при всём этом мы не имеем ничего! Те, кто успел завладеть плодородной почвой, не жалеют ни рабов, ни мулов, ни денег — лишь бы вырастить в этом сезоне хороший урожай и отправить его на внешние рынки. Так скажи-ка мне, зачем тогда люди разводят лошадей? — наклонившись над столом, твёрдо спросил его Джефф.
— Не знаю… Ну, мать всегда говорила, что хорошая лошадь — это знак качества, отличающий нас от крестьян, — припомнил Джастин, на несколько секунд забыв о выпивке и девушках, резвящихся вокруг, чувствуя, как в нём пробуждается пьяный, но настоящий интерес к его словам. — Так мы посещаем каждого состоятельного землевладельца, объезжаем окрестные поместья, надоедаем своими посещениями дамам из общества…
— Вот именно, — сказал Джефф, явно недовольный умственными способностями брата, — лошади разводятся только в богатых семьях, чисто из прихоти плантаторов, у которых уже есть десятки мулов для работы на полях. На кой-черт, спрашивается, мы рвёмся воевать, не имея конной силы? На всем Юге лошадей не так уж и много, хотя мы-то считаем, что с нашими гнедыми породистыми скакунами ни в какое сравнение не могут идти безродные полукровки, на которых катаются дикари-янки. Но ведь на самом деле в этом поединке выиграет далеко не качество. Значительное преимущество в лошадях — на стороне Севера.
— Ты просто трус! — изумлённый, Джастин не нашёлся, что ответить на такое заявление брата, ведь в нём, пока он слушал доводы Джеффа, зародилось сомнение и он с раздражением поймал себя на предательских мыслях. — Если ты так боишься, то почему бы тебе не уехать в Старый Свет, как ты мечтаешь?
— Здравый смысл совсем распрощался с твоей головой? Ты же знаешь, что Сара ждёт ребёнка, — беззлобно отозвался старший брат, тяжело вздохнув и отодвинув от себя пустую бутылку вина. — Ей каждый день становится всё тяжелее. Она не вынесет такого дальнего путешествия на корабле. Я не могу рисковать жизнью ребенка и её здоровьем. Так что не выдумывай.
— Ты будешь вынужден идти на войну, Джефф, — самодовольно сказал Джастин, поманив к себе рыжеволосую девчушку лет семнадцати, свою постоянную подружку для утех — Саманту, которая с готовностью кинулась ему на шею. — Если не ради славы, то ради Сары уж точно. И поверь мне, когда мы за несколько месяцев уничтожим этих упырей, ты со стыдом поймёшь, что твой страх застилал тебе глаза. У Севера нет ничего такого, в чем мы бы уступали янки. Они хотят войны? Они её получат!
— Я надеюсь, что всё это закончится хорошо хотя бы для тебя, — мрачно буркнул Джефф, опустив голову на сложенные руки.
Казалось, что его гложет непреодолимое чувство надвигающейся катастрофы, грозящей разрушить весь его мир, и незримая тяжесть давила осознанием на его широкие плечи и причиняла необычайное душевное беспокойство. Он выглядел так, словно его выворачивает наизнанку от этого искрящегося внутри волнения.
— Ты это о чём, братец? — Джастин поудобнее уселся на мягком стуле, легко усадив на себя стройную девушку, положил правую ладонь на выпуклый животик, а второй отсалютовав Стиву, сидящему за соседним столом.
— Забудь. Я просто устал, — Джефф кинул деньги на стол и поднялся. — Увидимся дома.
Джастин помнил, как заворожённо наблюдал за катящейся по столу монеткой. Его руки свободно шарили по молодому девичьему телу, мяли упругие груди Саманты, его член жил своей жизнью, наливаясь желанием и силой, а в голове поселилась пьяная похоть, пальцы настойчиво поглаживали влажную щель между тонких ножек, но его глаза упорно следили за монетой, пока та со звоном не упала со стола. Риверс. В этот момент в Джастине что-то изменилось, промозглый дискомфорт заполз в его голову, заставил его спихнуть с колен рыжую потаскушку, усердно вылизывающую его шею, и выбежать из бара, оставив позади гул и веселье ради такой непривычной тишины спящего квартала. Пьяный и встревоженный, он был в руках этой опасной тишины и знал только, что должен выстоять. Выстоять любой ценой перед лицом всего, что бы ни случилось. То, что рождалось теперь в душе, выходя из этой смуты, нельзя было победить иначе как с помощью самообладания, непоколебимой твёрдости, за которую он и должен был бороться отныне.