Тем вечером я долго шла, не поднимая карих глаз в светло-голубых линзах и не глядя на вечерние огни своего родного города. Обычно я не упускала возможности полюбоваться до боли знакомыми зданиями. Но в тот раз я была настолько поглощена своими мыслями, что архитектура перестала меня волновать. Я шла прочь от любимого театра, который в очередной раз подарил мне несколько часов непередаваемого восторга и отрыва от реальности. Эмоции, что я испытывала во время просмотра пьесы, вряд ли были бы иными, если бы та история произошла со мной на самом деле.
Да, пьеса, это важно. Тогда я второй раз посмотрела «Ходячий замок» — постановку, которую все городские СМИ единогласно окрестили премьерой года. Я сидела во втором ряду и на протяжении всего действия не могла пошевелиться от напряжения. Театр действует на меня опьяняюще — так, как никогда не действовал алкоголь, — за что я не устаю его благодарить. Тем же вечером я благодарила одного актера больше других. Того парня, что играл Хаула. Если меня спросят, почему я никогда не задавалась вопросами о том, как его зовут, сколько ему лет, где его можно найти вне театра, я не уверена, что мой ответ был бы убедительным. Наверное, я боялась, что чудо перестанет быть чудом, если я узнаю его «земное» имя.
Я дошла до небольшого парка, скудно освещенного грязными фонарями. Меня почему-то удивило, что все скамейки были пусты. Этот парк из тех, в которых негде присесть на пару минут, чтобы допить свой кофе. Большие часы на здании городской мэрии показывали 22:34. Я достала телефон и написала маме сообщение, что встретила знакомую и решила сходить в бар. Не знаю, что заставило меня впервые соврать матери, — не вид ли пустых скамеек? Я села на одну из них и некоторое время пристально смотрела на фонтан, круглый и незатейливый, шумно выбрасывающий в воздух тонкие струи воды. Я не смогла понять, как рука потянулась к запечатанной пачке сигарет, скрытой в маленькой светло-зелёной сумке. Я не курю, но недавно случившееся со мной совершеннолетие заставило меня купить эти сигареты в доказательство полной дееспособности. Я сняла плёнку с пачки и, скомкав, выбросила её в урну. Достав одну сигарету, я зажала её губами, боясь смять.
Только после этого я поняла, что не купила зажигалку. Никогда до этого я не чувствовала себя настолько глупо. А после случилось то, что, пожалуй, перевернуло мою жизнь.
Справа из-за спины к моему рту приблизилась чья-то рука и… щёлкнула колёсиком зажигалки. Спустя мгновение справа же от меня на скамейку сел молодой человек с буйной тёмной шевелюрой, длинные пряди которой касались не только острого подбородка, но и плеч. Он выдернул у меня изо рта сигарету так, что заныла верхняя губа.
— Девушкам незачем курить, — хрипло сказал он и, откашлявшись, сам затянулся этой сигаретой.
Всё произошло очень быстро. Сначала я смогла только испугаться, а уже потом похолодела от того, что узнала этот голос. Рядом со мной, откинув волосы с лица и насыщаясь моим никотином, сидел Хаул. Именно такой была моя первая мысль, пролетевшая раньше, чем то, что он реальный человек, талантливый актёр. В «Ходячем замке» его мастерство позволяло забыть о том, что у каноничного Хаула были светло-голубые глаза. Оно заставляло верить большим тёмно-карим глазам актера. (Смешно, но тогда я впервые подумала о том, что носить светлые линзы — чертовски глупая идея). Этот молодой невысокий, но хорошо сложенный парень во время своей игры не позволял думать даже о дыхании. Он виртуозно владел своим голосом: то кричал, то еле слышно шептал на сцене. Он плакал и смеялся, и зал вторил ему. А я не могла отнять рук от лица и молила время остановиться.
Теперь же он сидел со мной рядом в пустом парке, где шумел фонтан. У меня затряслись коленки.
Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем актёр повернулся, посмотрел мне прямо в глаза и очень тепло улыбнулся мне, спросив:
— Что, линзы носишь?
Я кивнула и подумала о том, что раньше людям требовались недели, чтобы понять, что мой цвет глаз — ненастоящий. А тут, в полутьме, он раскусил мой нехитрый обман за несколько секунд. Актёр снова обратился ко мне:
— Как тебя зовут, курильщица?
Я набрала в грудь побольше воздуха, машинально заправила за ухо прядь волос и неуверенно сказала:
— Агата… — а после выпалила, — я была на твоём спектакле сегодня.
Хаул усмехнулся и, покачав головой, снова затянулся. Он не сводил с меня глаз, а я не могла не переводить взгляд с него на фонтан и обратно.
— Могла бы хоть для галочки спросить, как меня зовут.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Я не знала, как его зовут! К дрожи колен добавилась дрожь кистей рук. Я с опаской ждала стука зубов.
Но Хаул неожиданно сам спас меня:
— Для галочки… Меня зовут Хизер.
— Очень приятно, — быстро сказала я. Хизер пожал протянутую мной руку. очень постаралась сделать рукопожатие сильным, а не хлипким. Парень присвистнул:
— О, чёрт, да ты же дрожишь! Погоди-ка…
Он встал со скамейки и пошатнулся. Вернув себе равновесие, он выбросил сигарету в урну и снял с себя пиджак, под которым оказалась толстовка с большими карманами. Надо заметить, что это было самое начало сентября, и вечер достаточно тёплым. Не знаю, почему он тогда так разоделся. Хизер набросил на меня мягкий пиджак, будто обнявший мои плечи, и снова сел рядом.
— Спасибо, — неловко улыбнулась я, пытаясь успокоить свои руки, — но я… я просто разнервничалась.
Хизер уткнулся щекой в своё левое плечо, так, что я увидела его лицо в анфас и не смогла сдержать улыбки:
— Да ладно, я же не Джаред Лето! Есть у меня одно средство от волнения…
Он достал из кармана толстовки фляжку и потряс её. Внутри что-то призывно булькало.
— Будешь? — он отвинтил крышку и протянул мне. Я услышала запах чего-то сильно алкогольного. Не подумайте, я не знаток спиртного, но мне показалось, что это был ром.
— Спасибо, но я не пью, — покачала головой я.
— Я тоже. Но иногда полезно, — он отсалютовал мне фляжкой, — за знакомство, милая Агата! Осень — прекрасное время для дружбы.
Он сделал несколько больших глотков, и позднее осознание ударило мне в голову.
Хизер, лучший Хаул из всех возможных, такой красивый и талантливый, сидел рядом со мной в состоянии обыкновенного опьянения.
Я не знаю, почему я сразу этого не поняла. Наверное, в очередной раз была околдована его взглядом и тем, что он был так близко. Мне стало так горько. Я не люблю пьяных людей, и я боялась разочароваться в наскоро созданном идоле. Но «идол» не терял своего обаяния. Он казался мне ещё более красивым, чем там, в свете софитов на большой сцене.