Внезапно он потряс меня за плечо, укрытое его пиджаком, и я вздрогнула. Мне показалось, что его рука обожгла мою через плотную ткань.
— Прости, я замечталась.
— О чём мечтала? — спросил он, не убирая руки.
— Я даже не успела понять. Мечта улетела, — я на секунду замялась, а потом спросила, — ты что-то сказал?
— Я сказал что-то вроде «ку-ку».
Я невольно засмеялась:
— И на это я променяла свою мечту? Какой ужас.
Теперь пришла очередь Хизера хмыкнуть. Он вновь отхлебнул из фляжки и только после этого убрал руку с моего плеча:
— Я вообще плохой человек.
Мне снова стало неловко:
— Такой хороший актер, как ты, просто не может быть плохим человеком, — сказала я и быстро добавила, — не подумай, я не подлиза! Но ты был великолепен.
Я почувствовала, как вспыхнули щёки, и поблагодарила всё в нашем мире и над ним за то, что ночью темно.
— Ну… ты тоже ничего такая, — Хизер снова засмеялся, но смех быстро прекратился, — спасибо тебе. Редко встречаю людей, которым я смог бы поверить в этом вопросе. Тебе я верю. Ну, или мой друг верит, — он снова потряс своей фляжкой.
Я уставилась на здание музея, которое было видно через струи воды, выбрасываемые фонтаном. В котором же часу его выключают? Почему-то мне снова стало очень грустно. Зачем я сидела там с незнакомым человеком? Почему я не ушла сразу? Я не тешила себя его популярностью в нашем городе, но мне было приятно находиться с ним рядом. Он казался мне… хорошим. Я так редко встречала хороших людей.
А Хизер опять что-то говорил, точнее, тихо пел. Если бы у людских голосов можно было бы определить их цвета, его тембр был бы золотистым, с искоркой.
— Words like violence
Break the silence
Come crashing me
Into my little world…
Я с удивлением узнала одну из своих самых любимых песен. Но еще удивительнее было то, что я начала ему подпевать, хотя мой голос — неказистого тёмно-зелёного цвета.
— Painful to me
Pierce right through me
Can’t you understand
Oh my little girl?*
На последних строчках куплета я перехватила взгляд больших тёмных глаз. Где-то под ключицами появилось ощущение страшной тяжести. Я бы сказала — свинцовой, но, честно говоря, свинец я видела только среди других химических элементов в периодической системе Менделеева. Зато каждый день я волочу на учебу тяжелый рюкзак с книгами. Так вот, глядя на Хизера, я будто заталкивала себе между ребер толстые грамматические справочники и учебники, а затем поджигала их. Но мне не хотелось тушить этот пожар.
Внезапно мне показалось, что я могу стать его Софи, что история, так любимая мной с детства, могла бы сбыться со мной. Ведь не мог он случайно оказаться здесь! Да и я совсем не хотела идти в этот парк, к этому прекрасному фонтану…
Неужели это судьба?
— Надоело, что люди от тебя чего-то ждут. Точнее, надоело пытаться соответствовать.
Я вздрогнула и побоялась повернуться вправо, чтобы посмотреть на Хизера. Повеяло холодом, и я не могла поверить, что этот холод шел от человека с такими добрыми глазами и золотистым голосом.
— Я почти пять лет служу в нашем театре. Пять чертовых лет. Я даже не вспомню, сколько ролей я отыграл. Но ты думаешь, что кто-то о них помнит? Нет. До этого идиотского «Ходячего замка» никто не думал обо мне, никто не замечал моей игры и моей отдачи, но стоило мне сыграть этого эгоистичного мага, этого героя-любовника, как ко мне внезапно проснулся небывалый интерес. Будто я до этого не рыдал на сцене, — он усмехнулся, — люди такие тупые.
Меня затрясло. Голос Хизера стал старше, стал металлически-ненастоящим; парень зло бросал фразы, смакуя их грубость. Он снова отпил из фляжки и потянулся в карман толстовки за сигаретами.
— Люди такие тупые, — повторил он, — но тупее всех — девушки. Знаешь, сколько раз ко мне подбегали знакомиться на улице после этой премьеры? — я покачала головой, не сводя взгляда с фонтана, но Хизер вряд ли это увидел, — я вот не знаю. И почти каждая из них норовила увлечь меня, соблазнить, выторговать продолжение знакомства, чтобы трещать потом, как она провела ночь с самим Хаулом, — Хизер засмеялся, но мне больше не нравился его смех, ставший лающим и грубым, — а я ведь поначалу им верил, хотя очень быстро обжегся. Если я за что и могу поблагодарить этот спектакль, так это за то, что я убрал из своего сознания презуп…чёрт, презумпции невиновности для девушек.
Парень затянулся сигаретой так, что мне показалось, что она вспыхнула до половины, а после он, выдохнув облако дыма, долго молчал. Я же не знала, как мне себя вести.
Сейчас я понимаю, что мне нужно было просто уйти.
— Да… — заговорил он снова, — легче считать, что все девушки — шлюхи, а потом понимать, что ошибся насчет какой-то одной дамы, чем наоборот, — я почувствовала на себе его взгляд. Хизер хмыкнул, — ты уж прости, мелкая, я тебя не знаю, но уверен, что какой-нибудь обиженный парень обязательно думает так и про тебя.
Я отвела взгляд. В глазах защипало, и я не могла понять, то ли это обида, то ли линзы дали о себе знать в конце длинного дня. Но в груди у меня что-то кольнуло так, будто в бушующий там огонь ткнули палкой, и я поняла, что дело не в линзах.
А мелкой меня никто никогда не называл.
— Я не знаю, как жить среди всего этого, — сказал Хизер намного тише, чем говорил до этого, — я просто не знаю, зачем мне нужны все эти маски довольного жизнью и любящего всех вокруг человека.
Хизер уронил голову на фляжку, которую сжимал в левой руке. В правой же продолжала тлеть сигарета. Мне вдруг стало жаль Хизера, талантливого актера, неожиданно приоткрывшего мне свою душу. Конечно, этого монолога не было бы, если бы он был трезв, как и не было бы нашей встречи; конечно, он наговорил ужасных вещей, умудрился оскорбить и своих поклонниц, и меня, но мне всё равно было его жаль. Я протянула к нему руку и несмело погладила его по голове. Удивительное ощущение. У него были прямые и очень мягкие волосы.
Хизер что-то тихо сказал, я, не убирая руку, села чуть ближе и наклонилась к нему. Тогда я совсем забыла про то, что рядом со мной сидит местная знаменитость, я забыла про то, что ещё несколько часов назад видела в нём лишь Хаула. Я гладила по голове совершенно земного, очень грустного и достаточно озлобленного на мир парня.