— Я могу обращаться к вам на ты? Прошу прощения, что отвечаю вопросом на вопрос.
Он смотрел на меня, а его руки беспрестанно двигались, связывая в единое полотно плотную тёмно-зелёную нить.
— Да… Да, конечно, можешь. — всё ещё испуганно ответила я. — Тебе нужна помощь?
— О, да… у тебя нет зеркала? Как-то не очень хочется смотреться во фронтальную камеру без дела.
Он говорил это с таким искренним смешком. А мне было страшно. Я давно не видела крови.
— Зеркала?.. Нет, у меня его нет.
Парень закатил глаза и засмеялся. Я снова вспомнила о своём большом кошмаре, но отогнала эти мысли.
— Что за девушки пошли… И зачем вам нужны эти сумки, если у вас нет даже зеркальца? Не обижайся только, — он улыбнулся, — сильно меня раскрасили? Просто я ничего не чувствую. Так, тянет немного, да и всё.
— Губа разбита… и ссадина на щеке, — я еле сдерживала слёзы. Вид этого избитого красивого парня наложился на мои собственные переживания, и я почувствовала себя просто отвратительно.
— О, да тут разве есть чего пугаться? Ты такая впечатлительная, — наши взгляды встретились, и его улыбка померкла. — Ты что, плачешь? Из-за меня?
У меня не было сил и желания открывать ему своё сердце. К тому же, в какой-то степени он был прав, поэтому я быстро смахнула слёзы с щёк (что оказалось бесполезным) и кивнула.
— У тебя большое сердце, — сказал он, внимательно глядя на меня, — Но здесь не из-за чего плакать. Садись, я всё тебе расскажу.
Я машинально села, бросив сумку рядом, и снова вытерла слёзы. Метис подал мне своё вязание и вновь растянул разбитые губы в улыбке:
— Подержи, пожалуйста, я достану тебе воды.
Дрожащими руками я аккуратно приняла мягкий моток шерсти, спицы и уже связанное полотно и положила их себе на колени, пройдясь пальцами по связанному изделию. Парень тем временем порылся в своём рюкзаке и достал оттуда бутылку воды. Пока он этим занимался, я увидела, что воротник его рубашки был смят чьим-то злым кулаком. Я поспешно опустила голову и часто задышала, стараясь успокоиться.
Мне кажется, люди могут знакомиться без таких эмоциональных потрясений. Но это явно не про меня.
Парень протянул мне бутылку и сам забрал с моих колен свою работу. Я поблагодарила его и отпила немного воды.
— Ты хорошо вяжешь. У меня так никогда не получится. — сказала я всё ещё дрожащим голосом, — Что это будет?
— О, спасибо. Но здесь нет ничего сложного, — спицы снова застучали в руках молодого человека, — и это будет… шарф. На большее я пока не способен.
Он немного помолчал и добавил:
— Сегодня, например, меня побили из-за этого шарфа. Вяжу его руками, пóтом и кровью, — он усмехнулся.
— Сегодня? — я подняла голову и не смогла оторвать взгляда от его рассечённой щеки, — Так это случилось не в первый раз?
— Нет, что ты. Раньше меня стабильно били раз в две недели.
— Но почему? — я была поражена, но в памяти быстро всплыли картинки из моего детства. Конечно, и в моей школе были такие мальчики. Мальчики, которых били ни за что. Как быстро я отвыкла от жестокости, царящей в стенах школы.
— На самом деле, повод можно придумать всегда. Из-за цвета кожи, из-за пятёрки по геометрии, из-за того, что не дал списать на контрольной. — он нахмурился, но не воспоминаниям, как я подумала, а слабо натянутой петле. — Потом меня начали бить за группы, которые я слушал, за аниме, которые смотрел, за картинки, которые ставил на аватар в соцсетях.
Парень слегка поправил ногой стоящий на земле чёрный тканевый рюкзак, и я увидела висящие на нём старые значки с героями разных аниме. Многих я не знала, но, когда увидела полустёртое изображение Хаула-блондина, поспешно отхлебнула ещё немного воды и снова повернулась к парню.
— Ну, а сегодня меня побили за то, что я вязал на крыльце школы. Думаю, это был мой прощальный подарок им, — летом мы выпустимся, они будут скучать по мне.
— Они побили тебя за то, что ты вязал? — шокировано повторила я. У меня не укладывалось это в голове.
Метис посмотрел на меня:
— Прости меня ещё раз за вопрос вместо ответа. Но как тебя зовут?
Я почему-то смутилась и поправила волосы. Боже, как это по-дурацки выглядит.
— Агата. А тебя?
— Очень приятно, Яков. А что касается твоего вопроса… это ведь так по-гейски — вязать.
Я опешила. Я, правда, не знала, что сказать. Но я знала, что я хотела бы сделать: я хотела бы плюнуть в лицо каждому из тех, кто долгие годы бил и оскорблял этого парня.
— Я не гей, но это обычно никого не интересует, — продолжил как ни в чем не бывало Яков, — и хотя это слово не является для меня оскорблением, оно становится неприятным, если вместо него используются разные синонимы.
Какая-то часть меня выдохнула в тот момент, и я ужаснулась сама себе. Вечно я думаю не о том.
— Но Яков… А что же учителя? Твои родители?
— О, они очень помогали мне раньше, хотя я не стремился получить их помощь. Но в какой-то момент мои друзья стали умнее и перестали бить меня так, чтобы оставались заметные следы. Сегодня что-то пошло не по плану, — Яков тронул свою губу и задумчиво поднял брови, — дома скажу, что упал. Со мной такое бывает. Нужно только успеть постирать одежду до прихода родителей, а потом… да помогут мне мои актёрские способности.
На последней фразе я вздрогнула. Не знаю, заметил ли это Яков.
Хизер, Яков… Есть ли в этом городе кареглазые парни с менее редкими именами?
— Ты не скажешь родителям о том, что тебя избили?
— Агата, к чему им это знать? Только распереживаются, особенно мама. К тому же… я рассказал об этом тебе, хватит на сегодня.
Я улыбнулась и вернула ему бутылку с водой:
— Спасибо за доверие. Но чем я его заслужила? Мы ведь были незнакомы до последнего.
— У тебя большое сердце, — повторил Яков с уже привычной мне улыбкой, — а ещё ты меня пожалела.
Мы немного помолчали. Потом я заговорила. Но не о том, о ком ни с кем не говорю.
— Недавно я встретила свою старую подругу. Точнее, девушку, с которой мы были очень дружны несколько лет назад, а потом внезапно потеряли друг друга. Она поделилась со мной очень многими личными вещами и сказала, что не говорила об этом никому из тех, с кем общается сейчас. И мне было так горько оттого, что я не могла сказать ей о том, что меня тревожит. Оттого, что я никому не могу рассказать о дыре в моём, как ты говоришь, большом сердце. Я не знаю, зачем я тебе это говорю, — я отчего-то засмеялась и поняла, что снова плачу, — наверное, я завидую тебе. Ты так просто смог рассказать о своей проблеме, а я молчу о ней и не могу уйти от неё. Я дура, да? — я посмотрела на Якова. Тот отвлёкся от вязания, только почувствовав мой взгляд. Он посмотрел на меня. Его глаза были спокойны, и мне даже стало обидно. Поднялся ветер, закруживший успевшую опасть листву. Я застегнула куртку. Яков продолжал смотреть на меня.