Одульв к началу четвертого десятка уже заметно облысел, но в остальном, довольно рослый, начавший полнеть, с ровным носом, серыми глазами чуть навыкате и красивой русой бородкой выглядел весьма представительно. Дорогое платье с отделкой греческими узорными шелками сидело на нем, как родная шкура. Не в пример Люту, который в цветном платье чувствовал себя не слишком ловко, хоть и шили ему это платье очень умелые руки.
– Мне здесь дани не собирать, – Лют слегка двинул бровями. – Етон меня ненавидит и жену мне до самой крады не простит.
– Ну, ты ж – иное дело, – Одуль осекся, сообразив, что упрек насчет уведенной жены можно отнести и к Люту. – Етонову жену отсюда Святослав отослал, а тебе княгиня отдала.
– Но что назад будем ехать, озираясь на каждый треск сучка – это верно. Благо буди тому мужику укромовскому, что упредил. Как поедем, я в замыкающий дозор два десятка поставлю, пожалуй что.
Вечером явился княжий отрок – позвать Люта к князю.
– Меня? – Лют привстал, удивленный. – Меня одного?
– Просит князь Люта Свенельдича. Для тайной беседы.
– Скажи, сейчас буду.
Под удивленным взглядом Одульва и вопросительным – Острогляда Лют неохотно поднялся и потянулся к стене за кафтаном. Потом замер.
– Не приодеть ли кольчугу? – ответил он на эти взгляды. – Чего угрызку от меня понадобилось на ночь глядя?
– Был бы он бабой… – хохотнул Одульв.
– Была бы на его месте Адельхейд, я бы бегом побежал. Но чего этому недобитышу от меня надо – ума не приложу.
Через княжий двор Лют прошел с тремя телохранителями – этого требовало достоинство его рода и положения. Кольчугу он надевать все же не стал, но четвертого своего телохранителя – меч-корляг с этим же именем – повесил на плечевую перевязь. В этот поздний час гридница была пуста: бояре и старцы разошлись по своим дворам. Етон ждал гостя, сидя у стола на верхнем краю. Перед ним на столе горел глиняный светильник с двумя плавающими в масле пеньковыми фитилями, стоял кувшин, две серебряные чаши, на блюде лежали куски запеченной оленины, хлеб и белел сыр. Лют воззрился на это с удивлением: Етон был один, только Думарь, давний телохранитель еще прежнего Етона, привычно скорчился на ступенях престола, обняв длинными руками упертый в пол меч, и, похоже, дремал. Все выглядело как приглашение к самой дружеской, доверительной беседе. Но даже у Люта, не склонного впускать людей в душу, было мало знакомых, кому он доверял меньше, чем Етонову подкидышу.
В знак удивления подняв брови, Лют указал телохранителям на скамью у двери.
– Подходи! – Етон помахал ему, подзывая. – Троих товарищей привел – неужто боишься меня?
Он улыбнулся, показав крупные белые зубы. Одного снизу не хватало – потерял в превратностях своей лесной жизни, а между верхними передними виднелась щель – значит, и одного из дальних тоже нет.
Лют посмотрел на него в упор, держа брови немного приподнятыми – неужели не понимаешь?
– Положено мне так, – сказал он наконец. – Они по восемь гривен в год получают, чтобы везде со мной ходить.
– И в отхожий чулан тоже? – хохотнул Етон.
Видно, хотел задеть. Лют не ответил и даже не переменился в лице. Хотя мог бы сказать: здесь – да, и в чулан. Будто мало достойных людей именно в этом укромном месте закончили свою жизнь на чужом клинке! А тот вдвойне умен, кто способен учитывать чужой опыт.
– Садись, – Етон кивнул ему на скамью напротив себя.
Лют неспешно сел, привычно придерживая меч. Етон махнул кому-то – подошла ждавшая поодаль девка-челядинка, взяла кувшин, налила в обе чаши какого-то светлого напитка: в полутьме Лют подумал, что вареный мед.
– Ваши дары, – Етон кивнул ему на кувшин. – Попробуем, что за вино такое у Оттона варят.
Послы и правда поднесли ему три бочонка вина с монастырских виноградников на Рейне. Острогляд уверял, что греческое лучше, но Лют был с ним не согласен: надо думать, вкус греческого вина напоминал пожилому боярину подвиги молодости, когда они с Мистиной и войском гуляли по Вифинии. Но так или иначе, вино было дорогим товаром, и его, пользуясь случаем, послы закупили во Франконовурте сотню бочонков.