Искра еле успела на фабрику к станку, так и не придумав причины, которая бы объяснила все девушкам…
Ночью Искра попрощалась с любимым. Они сидели на росистой траве у автострады, в густых кустах дикой маслины, счастливые и печальные, пьяные от любви и трезвые от неминуемой разлуки.
— Я вернусь, когда здесь все затихнет, — успокаивал моряк.
— А если не утихнет?
— Тогда я вызову тебя к морю и мы заживем вдвоем. Распишемся. Квартиру нам дадут… У моря…
— Морей много… — вздохнула Искра. — На каком ты будешь?
— Посмотрю. Новоград — моя первая остановка. А если нет, так я на ТОФ подамся. Там никто меня не знает… Туда и тебя возьму…
— Когда?
— Наверное, не сразу… А пока я должен сдыметь…
— Что ты сказал?
— Ну, слово такое есть у моряков, когда корабль на горизонте плывет и дымит. А потом исчезает, и его дым тает в небе… Значит, сдымел корабль… Смылся. Пропал с глаз. Вот так и я, Искорка, должен смыться на то время, пока тут все забудется… Помоги мне… Ладно?
Она не ответила, а только поцеловала крепко, прижавшись к нему. Так они и замерли у дороги, в ослепляющем мигании автомобильных фар, которое накатывалось на них, словно морской прибой на крутые берега.
Потом он вышел на трассу с чемоданчиком в руке, остановил какую-то машину. И пропал в темноте. И Искра осталась посреди дороги одна, не зная, что делать дальше…
Скоро Валентин написал письмо, пробудив в сердце надежду, и девушка ожила. Потом письма перестали приходить, но от этого Искрина любовь не потускнела. Она жгла ее смертельным огнем, поднимала с кровати среди ночи, и девушка не раз бегала в рощу, где парень показал ей свою грудь. Там в высокой траве под березой встречала Искра солнце, слушала таинственную сказку лесных колокольчиков, видела кристальную росу на цветах. Только кукушка ей больше не куковала, потому что пора куковать давно отошла.
Осенью снова пришло письмо от Валентина, и девушке показалось — весна пришла вновь и вновь поют соловьи.
Искра не замечала под ногами осенней распутицы, не чувствовала осеннего дождя, не слышала, как тоскливо завывает ветер и гремит железом на крыше Фабричного общежития. Валентин любит ее по-прежнему и скоро заберет в Новоград.
И ожидание стало невыносимо болезненным. Искра мучилась сама и мучила других. Стала раздражительной, грубой с подругами.
Но вот всему пришел конец. Новоград открыли. Въезд для всех свободен. И она мчится с матросами на ревущем грузовике по той трассе, по которой когда-то уехал из их городка любимый, Валентин. Где он только не побывал за это время! И в Мурманске, и на Камчатке, и в Хабаровске. И все-таки вернулся в свой Новоград, и уж там Искра найдет его непременно. Это же совсем близко!
Водитель, словно угадав ее мысли, нажимает что есть мочи на газ. Степь ровная, трасса видна до самого горизонта, и он гонит машину по-морски, на крейсерской скорости. Машина ревет, стонет, кажется, словно асфальт тает под ее широкими колесами.
Курчавый, будто он нарочно завивает волосы, главстаршина Виктор Добряков все подзуживает юного и розовощекого, как девушка, матроса — водителя Петра Шпичку:
— Семафор дал добро! Курс свободный, жми, браток.
Петр косит глаза на Искру и, увидев в ее взгляде поощрение, крепче берется за руль, выжимая из мотора последние силы.
— Давай, давай, — хохочет Виктор.
— Ой, Витя, — радуется Искра. — Да вас расцеловать стоит, если мы засветло приедем в Новоград…
— Ты слышал, Шпичка?
— Да, слышал, как не слышать, — вздыхает Петр и сразу краснеет. — Кого целовать будут, а кого боцман на губу может посадить…
— Да за что?
— За бензин. На такой скорости она жрет бензин, как верблюд, — жалуется Петр, но скорости не сбавляет. — А повороты тут крутые. Того и гляди придется винтики от мотора собирать…
Виктор словно и не слышит ничего — рукой оперся о ветровое стекло, страхует Искру, чтобы не ударилась, если Шпичка вдруг затормозит.
— Ваш моряк яхты любит?
— Любит! — Искре приятно, что Виктор так кстати вспомнил о ее любимом.
— О, тогда мы его сразу найдем. Не тужите. Я из яхт-клуба сам не вылезаю…
— Найти нетрудно, — смеется Искра. — У него на груди выколото пронзенное стрелой сердце и имя «Искра».
Виктор подскочил. Глаза его вдруг округлились: