Он, Барри Далстон, об этом хорошо знал. Но его цепкий ум уже подсказывал: случившееся может оказаться ему на руку. Барри слышал, как Сьюзен с трудом поднималась с пола, слышал, как она стонала, одеваясь. Он немного жалел ее, но гораздо больше винил за то, что она все от него скрывала.
Барри считал, что он у нее первый, первый, кто дотронулся до ее огромных, шикарных титек. Но это оказалось не так. Папочка уже успел хорошо вспахать ее вдоль и поперек. Может, и кто-то еще, подогревал свое воображение Барри. Как он теперь это узнает, если папаша, пропади он пропадом, навсегда замурует Сьюзен в доме и она никогда оттуда не выйдет?
Барри посмотрел на циферблат будильника у постели. Стрелки показывали без двадцати восемь, а ему надо было успеть к восьми на встречу с Бэбс. Скорее бы они убрались восвояси, и пора отсюда выбираться, думал он. Надо бы сообразить, что делать дальше и как себя вести, каким образом использовать то, что он узнал о Джоуи. Барри чувствовал, что полученная информация когда-нибудь в будущем очень ему пригодится. Несомненно, очень пригодится.
Сьюзен была в ужасе от того, что она сделала с матерью. Правда, отец ее отделал почище, чем она мамашу, но девочка понимала, что Джун не сможет пережить унижение, которое испытала. Джун злобно смотрела на нее, и Сьюзен отвечала ей таким же злобным взглядом. Ведь Джун – мать, думала девочка, и должна заботиться о детях, оберегать их от зла. Любая мать понимала это, но только не ее мать. Наоборот, Джун закрывала на все глаза, и за это она, Сьюзен, никогда ее не простит.
Дэбби, с противной улыбкой на лице, уже поджидала сестру у ее комнаты.
– И хватило же у тебя наглости, Сью, сделать такое с нашей мамкой. Я бы сама тебя с удовольствием поколотила за это.
Поглядев на нее, Сьюзен ответила ей чуть слышно, замирающим голосом:
– На твоем месте я не стала бы этого делать, Дэбби. А вдруг я захочу отомстить, и тогда что с тобой будет? Если я убью папашку, то и на вас на всех заодно отыграюсь!
Ответ Сьюзен потряс Дэбби. «Сьюзен Макнамара, до чего ты дошла?» – в ужасе размышляла Дэбби. Ведь ее сестра никогда раньше не была злой. Нет, она была смирная, даже слишком смирная. Но теперь она стала совсем-совсем другая. Даже избитая и истерзанная, она угрожала.
Сьюзен стаскивала с себя одежду. Увидев страшные кровоподтеки и ссадины, покрывавшие все ее тело, Дэбби не могла не пожалеть сестру. Она пошла на кухню и, вернувшись с тазиком, в котором была вода с антибактериальным раствором, начала смывать кровь с ран сестры.
– Ну и изукрасил он тебя, Сью. Поражаюсь, как ты не угодила в больницу. Теперь ты на всю жизнь это запомнишь.
Сьюзен промолчала. Ее мучила мысль о том, что Барри все слышал и не помог ей. С одной стороны, она радовалась этому, но, с другой стороны, что-то подсказывало ей: он обязан был помочь. Стыд, который она испытывала, как страшный рак, выедал ей душу. Джоуи мог быть доволен. Теперь у него было все. Он имел их обеих – дочь и мать – и обращался с ними с одинаковым презрением, наслаждаясь своей властью над ними. А Барри слышал, как насиловали его девушку, и ничего не сделал, чтобы защитить ее.
Откуда у ее отца такая власть? В самом деле, как так получилось? Казалось, это нормально, что ему все сходит с рук, что никто не может с ним бороться, боится связываться. Вот теперь и Барри бросил ее, не захотел помочь. Сьюзен верила, что с Барри ей ничего не грозит. Она ошиблась. То, что он узнал ее тайну, в ее представлении было самым страшным из случавшегося с ней в жизни. Он никогда больше ее не захочет, она понимала это. Она стала для Барри подстилкой, которой вдоволь попользовался родной отец. Он, наверное, был даже рад, что теперь не придется объявлять о разрыве.
Сьюзен думала о Барри, и слезы капали из ее глаз, крупные, прозрачные слезы, соленые на вкус, и наконец хлынули потоком. Плечи содрогались от рыданий. До ее сознания окончательно дошло, что с ней стряслось. Все пошло прахом, все кончилось. Барри не подойдет к ней на пушечный выстрел, ни за что не подойдет после того, как узнал, что ее собственный отец заставляет заниматься с ним сексом.
Дэбби, видя, как страдает сестра, и желая ее утешить, попыталась ее обнять, но синяки и ссадины так болели, что до тела Сьюзен невозможно было дотронуться. Тогда она просто закрыла ее одеялом и тихо сидела рядом, взяв ее за руку, пока Сьюзен заливалась горючими слезами. Она плакала навзрыд, и Дэбби казалось, что у ее сестры вот-вот разорвется сердце.
Спустя некоторое время в комнату вошла Джун. Она сделала знак Дэбби, чтобы та удалилась. Мать смотрела на свою дочь и ничего не чувствовала. Ни жалости, ни стыда, – ничего. Джун занимала только ее собственная жизнь, ее собственные проблемы. Такова была ее натура.
– Надеюсь, ты поняла, что натворила, Сьюзен. Всю жизнь ты будешь расплачиваться за то, что совершила сегодня.
– Ты должна была больше любить меня, мам, сама это знаешь.
Слова дочери словно хлестнули мать по лицу, и у Джун возникло желание оторвать девчонке голову. Ей было стыдно. В душе она сознавала, что Сьюзен права. Она повернулась и молча вышла из комнаты.
Глава 8
Барри отметил, что Бэбс на этот раз выглядела гораздо симпатичнее и не так вульгарно. Она была не сильно накрашена и одета, как обыкновенная женщина у себя дома, и потому казалась молоденькой и очень хорошенькой.
Бэбс было семнадцать лет, на улице она работала уже четыре года. Хоть она и стала настоящей проституткой, но тем не менее ее тянуло зайти в церковь, а все заработанные деньги она тратила на свою маленькую дочку Бианку, которую воспитывала бабушка, мать Бэбс, по имени Руфь.
Бэбс налила Барри виски, и он стал потягивать напиток небольшими глотками.
– Думаешь, паренек, ты все сделаешь как надо? Этот козел – нормальный клиент, хорошо платит. Но мне срочно нужны несколько тысяч, и я решила, что это единственный способ их получить.
Барри ухмыльнулся, и Бэбс одобрительно улыбнулась в ответ. Она чувствовала, что он начинает ей нравиться. В нем было что-то приятное и забавное. Чем-то он походил на ее Джону, только тот был темнокожий.
– Когда этот тип обычно приходит?
Бэбс потягивала виски. Ее полные губы, накрашенные ярко-красной помадой, словно ласкали край стакана. Барри вдруг понял, что на нее приятно смотреть. В самом деле, в ней все притягивало – от маленьких грудей с торчащими сосками до высокой, крепкой, небольшой попки.
– Ровно в девять. Нет, он и вправду симпатичный дядька и во многих отношениях даже хороший. Некоторые клиенты оказываются такими говнюками. Поганью, одним словом. Думают, что если они платят, то я наизнанку должна для них выворачиваться. Делай ему и пятое, и десятое, а ведь за все надо платить.
Произнося это, она подняла кверху указательный палец. Барри как зачарованный смотрел на предлинный ярко-красный ноготь.
– Вчера я принимала козла лет этак шестидесяти. Урод жуткий и ужасно вонял. От многих из них воняет. Чудно, правда?
И вот он приходит, весь из себя милый и ласковый, и говорит, чтобы я осталась в одних туфлях. И требует, чтобы мы занимались этим прямо на подоконнике, на виду у всех, представляешь? И хочет, чтобы в это время у него на голове был шлем. Бэбс захохотала во все горло.
Барри взглянул на часы. Было десять минут восьмого.
– Слушай, Бэбс, я вернусь к девяти, ладно? Я уделаю его еще по дороге к тебе, так что не беспокойся.
Она кивнула и нагнулась, чтобы налить себе еще виски. Барри заметил следы от инъекций на ее руках.
– Ты бы прекратила колоться этим говном, когда-нибудь это тебя угробит.
Бэбс снова залилась вульгарным утробным смехом:
– Барри, ну ты и дурак. Я уже труп, дружок, от шеи до самого низа.