— Ладно, что там будет — на месте разберешься. Приготовь мне новый китель и собирайся, а то опоздаем. И смотри, чтобы ты выглядел прилично и меня своим видом не конфузил.
— Не извольте сомневаться, нешто я не понимаю. Прифранчусь, как картинка журнальная.
Увидев прифрантившегося «как картинка» Васю, Дмитрий не смог сдержать смеха.
Поверх выходной красной рубахи Василий напялил жилетку с голубым турецким орнаментом, которую выпросил недавно у хозяина в подарок, и пиджак в полоску. К лацкану пиджака был приколот цветок розовой герани.
Волосы для пущего франтовства Вася намазал чем-то, по запаху напоминающим топленое масло, и прилизал их так, что все его вихры прилипли к голове, открыв розовые торчащие уши. Сапоги были начищены до блеска и распространяли запах ваксы.
Но Васе хотелось добиться совершенства, для чего он все время то одну, то другую ногу тер сзади о брюки, полируя носок сапога.
— Ну, как я вам, Дмитрий Степанович?
— Хорош, хорош, — смеясь, ответил Колычев. — Одно слово — картинка!
— Да уж, за меня краснеть не придется! — самодовольно ответил Вася. — Из купеческого звания и то не каждый таким франтом ходит.
Перед цирковым шатром было устроено из досок и шестов нечто напоминающее наружную террасу, на которой кувыркались и кривлялись несколько клоунов и гимнастов, соблазнявших почтеннейшую публику посетить представление.
Зазывалы визгливо выкрикивали, подмигивая прохожим:
На неприхотливого и не избалованного зрелищами Васю цирковые зазывалы произвели сильное впечатление.
— Ишь, щучьи дети, как складно выкрикивают, — завороженно прошептал он и замер у входа, любуясь трюками циркачей и встречая благодарным смехом каждую новую непритязательную остроту.
Глядя на восторженное лицо слуги, Дмитрий и сам не смог удержаться от улыбки.
В цирке Дмитрий сразу же столкнулся с приставом Задорожным.
— А, Дмитрий Степанович! Вечер добрый. Пришли к цирковым присмотреться? — заговорщицки спросил Тарас Григорьевич. — Я тоже. Думаю, с этим убийством нечисто… Может, кто из этих прыгунов тут замешан? Дело возможное! А вообще, Дмитрий Степанович, у меня волосы дыбом встают — что ж это делается такое на свете! Второй женский труп подряд. Светопреставление! И все в городе полицию винят, как сговорились, — бдительности, дескать, нет. Недоглядели! Но ведь на каждом углу по городовому не поставишь… А народ всякий страх божий потерял. Никто теперь греха не боится…
Цирковая программа шла своим чередом. Кувыркались на трапеции акробаты в блестящих лиловых трико; извлекал из цилиндра голубей, кроликов, шелковые платки и пышные букеты бумажных цветов фокусник Фуше; собачки, среди которых выделялись два грациозных пуделя в соломенных шляпках с бантами, под руководством молодой дрессировщицы танцевали и прыгали в голубой обруч…
Клоуны, в обычные дни позволявшие себе некоторые вольности вроде включенных в репризу политических шуток («Ну что, брат Андреас, после октябрьского манифеста свобода вышла!» — «Да в том-то и дело, голубчик Роберт, что вся свобода вышла, ничего не осталось!»), казавшихся многим чрезвычайно смелыми, на этот раз, помня, что среди зрителей находятся представители полицейских и судебных властей, решили не рисковать и шутить от греха подальше как-нибудь попроще.
— Ба! Господин Роберт! — кричал рыжий клоун. — А я смотрю — вы ли, не вы ли?
— Выли? Где выли? — переспрашивал белый клоун. — Я лично здесь не выл!
Непритязательная демьяновская публика хохотала до упаду.
Мисс Бетси выступала в конце первого отделения. Когда объявили ее номер, Дмитрий не сразу узнал в выбежавшей на арену цирковой артистке испуганную рыжеволосую девушку с заплаканными глазами, которая нашла утром на пустыре тело бедной кружевницы.
Лицо мисс Бетси, преображенное ярким гримом и волшебным таинственным светом, казалось вызывающе красивым, а короткое черное платье с пышной юбочкой, усеянной блестками, делало ее похожей на статуэтку.