Глава 47
— У тебя телефон звонит, — шепчет мама, выводя меня из раздумий. Я даже не услышал сигнала, а продолжал пить чай и смотреть перед собой. Спал где-то два часа, потому что изучал отцовские документы и почти докопался до правды. Маму пока не буду в это посвящать, чтобы зря не беспокоилась. Но теперь я вспоминаю ее слова об измене отца, когда она была беременна Искандером и многое встает на места.
— Телефон? А, да, точно, — кладу чашку на стол, вытаскиваю мобильный из кармана брюк и несколько секунд смотрю на дисплей и вижу имя еще одного предателя.
— Ответь, — просит мама.
— Да? — резко отзываюсь, приняв вызов.
— И тебе доброе утро. Слышал, ты вышел. Поздравляю.
Ничего не отвечаю, но в трубку дышу тяжело и громко. Я все еще очень зол на него.
— Расслабься, Карим. Я звоню с миром, — говорит Аслан. — У меня есть для тебя интересная информация о столичном офисе. Слышал, ты там начал внутренний аудит.
— Что за информация? — его слова меня насторожили.
— Не телефонный разговор. Надо встретиться.
— Хорошо. Давай через пару часов. В кафе. Локацию сброшу.
— Бросай.
На выезде и коттеджного городка, где живет мама, дежурят журналисты и блогеры. Как они меня здесь-то нашли? Помог кто-то? Увидев мою машину, оживляются, включают камеры и мобильные, чуть под колеса не бросаются. В открытое окно прилетают вопросы:
— Вас отпустили под залог?
— Говорят, вы по-прежнему главный подозреваемый в убийстве Линары Сариевой?
— Правда ли, что ребенок, которого она родила от вас, недавно умер?
Давлю на газ, до скрипа кожи сжимаю руль и матерюсь про себя…да и на себя тоже. В зеркало заднего вида наблюдаю за тем, как снимают мою машину. Ничего вашу мать святого.
Более или менее успокаиваюсь только в кафе, где сажусь за самый дальний столик. Снова звонит мама и приходится сказать ей, что задержусь и в лучшем случае приеду поздно вечером. Наконец, вдалеке вижу Аслана, но не встаю и даже не пожимаю ему руку, хотя он ее и протягивает. В наших краях, где признак уважения — здороваться двумя руками — это удар ниже пояса. Но во мне еще кипит обида на лучшего друга не только за его действия, но и за слова.
— Хорошо, может, ты и прав, — замечает Аслан. — Я уже извинился перед Зарой.
— Что ты хотел мне сказать? — прерываю его, потому что не хочу. чтобы он произносил ее имя.
— Поговорить об аудите в Астане, — он садится и кладет одну руку на стол.
— Это уже тебя не касается. Ты же не работаешь у нас.
— Не касается, но мы все-таки не чужие люди и я кое-что узнал, что тебе поможет. Ты ищешь определенную утечку, так?
Щурюсь, склонив голову на бок. Аслан, похоже, ничего не знает ни о моих “актауских” открытиях, ни о том, что меня накачали.
— У меня возник к ним вопрос, потому что подпись на приказе — подделка. Вы-то ее внимательно смотрели?
— Я взглянул на нее один раз. Она была точь-в-точь как твоя. Значит, ты подозреваешь, что за твоей спиной в столице подделывали документы? У меня есть информация…
— Тааак, — подсаживаюсь ближе к столу и тоже кладу на стол руки, сцепив пальцы в замок.
— Не знаю, помнишь ли ты, но там работает одна наша бывшая сотрудница из Алматы. Она у меня в отделе была, хорошая, толковая. Амина. Так вот она вышла замуж и переехала в Астану, и мы ее перевели в столичный офис.
— Ну и?
— Амина мне вчера позвонила и сказала, что случайно подслушала разговор главбуха у машины на подземной парковке. Короче, Салтанат с кем-то ругалась по телефону и сказала, что если ее поймают во время аудита, то она уже не сможет молчать.
— Тааак, — вспоминаю, как она в последний раз смотрела на меня, когда я задал ей вопрос про подписью — Что-то еще сказала?
— Конкретно Салта — нет. Но Амина говорит, что по офису уже несколько месяцев ходит слушок, что главбух и директор филиала спят вместе.
— Стоп. Какой директор? Новый? Уже? — недоумеваю я.
— Да нет, не новый, а старый. Чингиз.
От одного этого имени у меня уже дергается глаз. И эта информация окончательно добивает.
— Ей сколько сорок?
— Сорок, не замужем, детей нет.
— А ему? — нахмурившись, задаю самому себе вопрос, но Аслан отвечает и на него.
— А он ровесник Искандера. Ему 35.
В ушах эхом отдаются его слова: “Ему 35. Ровесник Искандера”. А потом я неожиданно вспоминаю слова матери: “Тебе было два. Я была беременна, когда узнала”. С математикой у меня все хорошо. Со зрительной памятью тоже. Перед глазами мельтешат фотографии, письма, написанные мелким почерком, выцветшие детские рисунки. Все то, что мой отец хранил в своем столе столько гребанных лет.