А мама показала множество заклинаний отвода глаз, невидимости, научила распознавать приворот, рассказала, как защитить мозг от ментальной магии принуждения. Я впитывала знания, как губка. И сейчас я благодарна родителям за такие учения. Как же мне их не хватает. Я даже не могу узнать: живы они или мертвы. Сколько ни проводила обрядов на выявление к какому миру сейчас относятся родители, все оказывалось сокрыто пеленой. Ответа я так и не получила. Где-то внутри меня теплилась надежда, что они вот-вот появятся. Хотя и прошло уже семь лет после их исчезновения, но я все еще продолжала лелеять надежду.
— Райна! Райна! Ты дома?! — раздался за окном ор соседки, главной сплетницы деревни. — Солнце уже высоко, а ты все дрыхнешь. Просыпайся, твоя помощь нужна! — надрывалась бабища. С трудом встав с кровати, я глянула на время. Семь утра. Что ж ей не спится-то? Зевнула. Попыталась продрать глаза. Не получается, хоть вручную их открывай и придерживай открытыми. Все-таки три часа для сна мало, особенно, когда третью ночь на ногах.
— Да, тетка Климентия? Что стряслось? — открыв дверь и застыв на пороге, разглядывая женщину при этом все еще пытаясь открыть пошире глаза, которые никак не хотели открываться, спросила я, не сдерживая зевок.
— Настойки твои нужны. Срочно. А то опять увалдычишь за своими травеньями, а у моей дочки роды скоро. Надобно ей облегчить страдания, — громогласно провозгласила бабища. Я скривилась. И ради этого она меня разбудила в такую рань? Я сейчас готова была ей шею свернуть. Во мне проснулась кровожадность.
— Тетка Климентия, вашей Ларше рожать через семь месяцев. Зачем ей настойки сейчас сдались? — удивилась я. Соседка вызывала сугубо негативную реакцию, ее маленькие, вечно бегающие глаза, так и норовили все осмотреть, заглянуть мне за спину, обследовать мое тело. Была б ее воля, наверняка и по дому бы пошарила с удовольствием. Недаром я слишком часто вижу ее в окне. Она с моего дома глаз не сводит. И что пытается углядеть? Непонятно.
— Так это не ей, а мне, — озадачила меня соседка. Наверное, я со сна туго соображаю, так как не могла никак уловить связи между беременной дочкой сплетницы и настойками для нее самой.
— Вам настойку для беременных? — осторожно уточнила я, переходя на шепот. От осознания того, что эта грымза может оказаться беременной и быстро прикинув, чем это грозит мне — она ж точно мне проходу не даст, замучает своими требованиями — я передернулась. Определенно пора сваливать, да надольше, пока она не разродится.
— Вот девка-дурында, — всплеснула руками бабища. — Почто мне для беременных? Мне от нервов надо. Супокоительное, я ж волнуюсь за свою кровиночку.
Ну-ну, она бы еще слезу пустила для пущего эффекта. Интересно, она кроме себя о ком-нибудь волновалась хоть раз. До меня стало медленно доходить, чего от меня хотят. На меня накатило облегчение. Значит, мои пытки отменяются. Хотя с нее станется придумать любой повод, чтобы меня в гроб загнать. Беспардонная, хамоватая, резкая в высказываниях, безмерно наглая. От соседки я всегда старалась держаться подальше. Другой вопрос — редко получалось. Мне даже казалось, что она меня и из-за грани достанет. Если увидит в этом для себя выгоду. Но тут я решила уточнить еще один момент, который меня, признаться, немного разозлил.
— Тетка Климентия, ты меня из-за своих нервов разбудила ни свет ни заря? Совесть у тебя есть? — попеняла я женщине, но, кажется, она не прониклась. Усмехнулась, поставила руки в бока.
— Райна, совесть в наше время — непозволительная роскошь. Она расслабляет и делает слабее. А мне нельзя быть слабой, на мне хозяйство и беременная кровиночка. Так как? Дашь настойку-то? — во дает! Я была поражена. Сама не знаю, что такое совесть, но до тетки Климентии мне как до луны пешком.