Как-то в перерыве после завтрака к студенческому рву подошли трое из рабочего отряда.
— Эй, стюдентики! Небось и лопату держать не можете. Выходи, кто смелый, подеремся. Вроде матч по боксу устроим. Дрейфите?
Молчание. Потом, не спеша, встал Творогов.
— Драться не будем. Без перчаток боксировать, — челюсть свернем, зубы выбьем, а потом отвечать? Побороться можно.
— Ну, давай бороться. Выходи, Никита.
Вышел двухметровый парень. Широкое, заросшее щетиной лицо. Неохватная грудь. Скинул ботинки.
— Босиком сподручнее. Кто из ваших-то?
На "ничью землю" поднялся Валька. Рядом с Никитой казался хлюпиком. На голову ниже, сутулый, плечи вперед, руки плетями. Валька тоже был босиком, в одних трусах.
— Куда ж ты, такой, лезешь? Я ж тебя соплей перешибу.
Никто и уследить не успел. Огромное тело Никиты мелькнуло в воздухе через голову пригнувшегося Вальки и распласталось на лопатках. Никита вскочил.
— Ах ты, мать твою… На быстроту взял. Я и собраться не успел.
Теперь собрался. Руки лопатами вперед, пригнулся, мелкими шажками идет на Вальку. Тот потихоньку пятится. И вдруг бросок вперед налево. Борис увидал: Никита на животе вытянулся, Валька сверху, правую никитину руку за спину вывернул и вверх к шее тянет. Никита губы прикусил, терпит. Потом шепотом (тишина стояла, все услышали):
— Пусти, руку сломаешь.
Больше рабочие студентов не задирали. Так и прожили рядом два месяца, не пересекаясь.
По вечерам взводы смешивались. Часто собирались у физиков. Там была гитара. Один второкурсник хорошо пел Вертинского и Лещенко. Читали стихи. Борис впервые услышал Цветаеву. "Поэма горы" потрясла. Но особенно запало "Вот опять окно, где опять не спят. Может пьют вино, может так сидят, может просто рук не разнимут двое. В каждом доме, друг, есть окно такое". Читали Мандельштама. Борис раньше только слышал: был такой поэт, акмеист, теперь враг народа. Бориса поразило, какие разные стихи: то — изысканные, подчеркнуто отрешенные от сегодняшнего, мелочного, то — с надрывом, полные подавляемого отчаянья: "Я скажу тебе с последней прямотой…". Борис иногда тоже читал. Не любые, конечно.
Поражала откровенность разговоров. Парнишка с Истфака интересно проповедовал индийскую религиозную философию.
Как-то в конце смены к Борису подошел незнакомый парень с мехмата.
— Ты Великанов?
— Я.
— Говорят, ты стихи пишешь. Понимаешь, наши ребята начали писать гимн отряда. Написали только припев. На мотив "Кони сытые бьют копытами, встретим мы по-сталински врага". А дальше заклинило. Не поможешь?
— Прочти припев.
— Стой под скатами, рой лопатами, нам работа дружная сродни. Землю роючи, матом кроючи, трудовую честь не урони".
— Ладно, завтра принесу.
Вечером быстро сделал песню. Ерунда, конечно, халтура, но все- таки приятно: могу. Песня понравилась. Пели ее часто.
Жарким летним солнцем согреты инструменты, Где-то лает главный инженер, И поодиночке товарищи студенты, Волоча лопаты, спускаются в карьер. Стой под скатами, Рой лопатами, Нам работа дружная сродни. Землю роючи, Матом кроючи, Трудовую честь не урони! Пусть в желудке вакуум, пусть в мозолях руки, И не раз мы мокли под дождем… Наши зубы точены о гранит науки, Опосля гранита глина нипочем. Стой под скатами… Что бы ни случилось, песню мы не бросим, В нас закалка юности жива. Где ты нас застанешь, золотая осень? Скоро ли увидимся, милая Москва? Стой под скатами…Отряд уже третий раз переходил на новое место, сдавая товарищу Коркину аккуратно выкопанные, с покрытыми дерном верхними скатами, участки рва.
В середине августа с каждым днем все громче и громче доносилась канонада. Уже никто не обращал внимания на ежедневно прилетающую в одно и то же время и минут двадцать кружащую на не очень большой высоте «Раму». Сперва возмущались:
— Где же наши сталинские соколы?
Иногда через ров перекидывали мостки: шли солдаты. Всегда с запада. Усталые, голодные. Останавливались, просили закурить. Пожилой приземистый солдат присел к ребятам, разлегшимся у ведра с чаем, достал кружку.