— Орел, я Ласточка, слышу хорошо. Москалев убит, говорит Великанов.
— Здорово, Борис. Это я, Петькин, с линии. Стало светло, я концы нашел, нитку связал.
Петькина перебил сердитый голос комполка.
— Хватит болтать, мать вашу. Алло, Ласточка, я десятый. Дай двадцать второго.
Борис с трудом растолкал уснувшего Кривошеина.
— Товарищ старший лейтенант, к телефону. Связь восстановили. Подполковник комбата спрашивает.
— Сейчас. Как его называть? Какой у него номер?
— Десятый. А комбата двадцать второй.
— Ладно. Слушаю, товарищ десятый. Говорит Кривошеин. Двадцать второй убит. В хозяйстве большие потери. Залегли в мертвой зоне. Жду распоряжений
— Какие тебе распоряжения? Сиди, где сидишь. Всю обедню отменили. Сверху обещали музыку прислать. Так что не рыпайся. Скоро не жди. Дай бог, завтра к утру.
Еще день и ночь рота пролежала между двумя буграми на склоне горы. Часа в четыре утра Бориса разбудил оглушительный рев ракетных снарядов. Радостный крик Кривошеина:
— Катюши! Смотри, ребята! Сейчас фрицам дадут прикурить.
Двух залпов было достаточно. Через час немцы ушли с Волчьей. Под горой вырыли небольшой котлован, — расширили несколько снарядных воронок и сложили убитых в братскую могилу. Комбата похоронили отдельно.
У Бориса Великанова были обморожены запястья обеих рук. Сходила кожа. Целую неделю ходил в медсанбат и целую неделю его не посылали на линию. Дежурил в штабе у телефона.
4.Борис стоял часовым у штаба полка. Уже середина апреля. Полк стоял в маленькой деревушке без жителей и почти без уцелевших изб. Немцев отсюда выбили вчера утром. Насколько Борис мог понять, никакой линии фронта не существовало. Дороги развезло. Связь с дивизией только по радио, а радио почти всегда не работало. Отрезанный бездорожьем и чересполосицей частей наших и немецких, полк уже две недели не получал продовольствия. Один раз прилетал У-два и сбросил боеприпасы и несколько мешков с черными заплесневелыми сухарями. Борис получил шесть штук. Солдаты выкапывали на полях прошлогоднюю сгнившую картошку, пекли из нее оладьи. Во всяком случае их называли оладьями.
Неделю назад Борис выменял у своего нового командира, старшины Шитикова, растрепанную книгу — «Воскресенье» Толстого. Шитиков нашел книгу в брошенной избе и успел уже скурить несколько страниц. Махорка кончилась, и он легко согласился отдать книгу за один сухарь. Перечитывая в немногие свободные минуты морализирующие рассуждения Толстого, неторопливые описания медленно развивающихся событий, Борис испытывал противоречивые чувства. Временами хотелось сказать словами старого анекдота: "Мне бы ваши заботы, господин учитель!". Но иногда все сегодняшнее заслоняла мучительная напряженная духовность книги. Борис думал об этом, стоя уже третий час перед входом в штабную землянку. Сменившись, достал из глубины мешка тетрадку, завернутую ради конспирации в старые портянки, и записал стихи.
В мир пришла весна. И ватой ходят облака над нами По голубому солнечному небу, И нет им дела до людей внизу, До плесени гнилой, покрывшей землю. Весна пришла, как приходила раньше, Как будто мир не истекает кровью, Как будто люди не сошли с ума. И я стою в разрушенной деревне, В домах без крыш и стен гуляет ветер, Весенний ветер, свежий и холодный. Он раздувает и мою шинель, И волосы неубранного трупа, Который смотрит в солнечное небо Невидящими впадинами глаз. И ветер мне настойчиво твердит, Что важно то, что в мир пришла весна, Что светит солнце. Он твердит о том, Что кровь, война и смерть — пустая мелочь, Не стоящая наших сожалений, Мучительных вопросов и раздумий. И я у догнивающего трупа Стою с винтовкой под апрельским ветром И думаю, что миром правит жизнь, Что торжество ее неотвратимо.Белые стихи писать труднее. Рифма многое извиняет.
К началу мая полк вышел из своего полуокружения. У Бориса во всю кровоточили десна. Цинга. Санчасть поила больных отваром из еловых иголок. Не очень помогало. Написал письмо Ире. Елизавете Тимофеевне он писал чуть ли не два раза в неделю, а Ире редко. Но теперь, когда снова заработала почта, послал Ире стихи. Письмо дошло. Военная цензура работала халтурно.
Взгляни, мой друг, как май идет, Весенним днем дыши, А у меня болит живот, Меня кусают вши. Тебе зеленая весна Открыла все пути, Меня ж опять зовет она Под пулями ползти. Когда ж я сброшу, наконец, Весь этот хлам навек И снова буду не боец, А просто человек. И я опять вернусь в Москву, Приду к тебе домой, И не во сне, а наяву Обнимемся с тобой. И станет жизнь полна опять И смысла и труда, И вновь любить, и вновь мечтать, И это — навсегда. Пока ж меня кусают вши, И мучает живот, А травы все растут в тиши, А к людям май идет. 5.