В начале июня сорок второго в Москве было жарко. Вещмешок за спиной, шинель скаткой наискосок через плечо, — Борис, мокрый от пота, перескакивая через три ступеньки, взбежал на четвертый этаж. Перед дверью постоял, отдышался. Позвонил. Слава богу, дома. Елизавета Тимофеевна, не открывая, спросила:
— Кто там?
И, не дождавшись ответа, ушла. Борис позвонил снова. Звон цепочки, и дверь приоткрылась.
— Боже мой. Борюнчик. Что с тобой? Ты почему молчал?
— Я, мама, могу только шепотом. У меня десна опухла. И губы, видишь, тоже.
— Мальчик мой. Господи, что с тобой сделали. Как ты похудел. И лицо не твое. Ты совсем домой? Тебя отпустили?
— Что ты, мама, я от силы дня на два. Послали в офицерское училище. По приказу Сталина всех рядовых с высшим и неоконченным высшим образованием с фронта в лейтенантские школы. Завтра получу направление.
Пока Борис лежал в ванне, в горячей, в почти невыносимо горячей, прекрасно горячей воде, снова и снова пытаясь намылить мочалку хозяйственным, не дающим пены мылом, пока он наслаждался этим совершенно невероятным комфортом и покоем, Елизавета Тимофеевна, взяв с собой все имевшиеся в доме деньги, бежала, буквально бежала на Цветной бульвар, к Центральному рынку. На рынке не людно. Москва еще пустая. Бабы из распределителей, продбаз, литерных столовых продавали ворованные продукты. Дешево, за сотню с небольшим, Елизавета Тимофеевна купила несколько пучков лука. Две сотни отдала за буханку черного и столько же за кило картошки и маленький кусок сала. Больше у нее денег не было. Завтра одолжит у Николая Венедиктовича. Пока Борис дома, надо его кормить. Зелени побольше. На него смотреть нельзя. Эта пилотка на остриженной голове, худое лицо с торчащими ушами, слишком широкий воротник гимнастерки вокруг тонкой шеи. Такой контраст с его бодрыми, полными оптимизма письмами. Так хотелось им верить.
— Зачем ты столько денег истратила, мама? Я же не пустой приехал. Я по аттестату ливерную колбасу, концентраты, полбуханки хлеба получил, меня армия кормит.
— Вижу, как кормит тебя твоя армия. А денег не жалко. Еще есть, что продавать. Книги, картины. Да и я свои полставки получаю. Худо- бедно триста пятьдесят в месяц. Карточки выкупать хватает. Ты отдыхай, Борюнчик. Я на кухню пойду, нам праздничный ужин готовить, а ты здесь посиди. Все равно на кухне не поговорить, в коммуналке живем.
На следующий день Борис получил назначение в военно- пулеметное училище, в поселок Цигломень, под Архангельском. Капитан, выдавший Борису документы, посмотрев на его распухшие губы и послушав его хриплый шепот, по собственной инициативе разрешил остаться на три дня в Москве, "на побывку".
Вечером Елизавета Тимофеевна спросила:
— А ты с Ирой встретиться не хочешь? Она часто мне звонит.
— Зачем я такой к ней пойду? Не люблю, когда меня жалеют. Я, мама, никого, кроме тебя, не хочу видеть. И ни с кем, кроме тебя, разговаривать не хочу. Я эти три дня никуда ходить не буду. Ты даже не понимаешь, как хорошо дома. Только по продаттестату продукты получу.
— Скажи мне, Боря, не жалеешь, что тогда скрыл о папе?
— Не жалею.
6.— Товарищ старший лейтенант, лейтенант Великанов прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.
Перед Борисом стоял небольшого роста офицер лет тридцати. Правый рукав кителя подогнут у самого плеча. Орден Красной Звезды, гвардейский значок, нашивка — тяжелое ранение.
— Очень рад, товарищ лейтенант. Садитесь. Поговорим. Сообщение о вашем назначении в нашу ЗСБ получено уже несколько дней назад, я ознакомился с вашим личным делом и попросил комбрига зачислить вас в мою роту. Не так много к нам присылают фронтовиков, тем более тянувших солдатскую лямку. Все больше желторотые мальчишки, сразу из гражданки в училище — и к нам взводными. А мы здесь готовим маршевые бригады для фронта, бойцы большей частью фронтовики. Многие после ранения. Им нужны авторитетные командиры. Вы человек грамотный, незаконченное высшее, училище с отличием кончили. Думаю, сработаемся. У нас в роте народ подобрался хороший. Кстати, Борис Александрович, вне службы зовите меня Николай Кузьмич. Николай Кузьмич Костин.
— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. Меня только не надо по отчеству, не привык, молод еще.
— Ладно, Борис. Примешь второй взвод. Их взводный неделю назад на фронт ушел с маршевой ротой. Сейчас взводом временно командует старшина Кротов. Иван Михайлович его зовут. Сверхсрочник. Ему уже за сорок, так что он тебе в отцы годится. Ты его не обижай. Он у тебя помкомвзвода будет, так ты ему самостоятельность предоставь. Пусть у тебя о взводном хозяйстве голова не болит, у Кротова всегда все в ажуре. Ну, тактику отрабатывать сам будешь, на то ты и училище кончил. Матчасть, конечно, тоже. Ты же пулеметчик. Химзащиту, естественно. А строевую подготовку ему оставь. Политические наш политрук ведет. Пойдем, я тебя со взводом познакомлю. Он в этом же здании дислоцируется, в бывшем физкультурном зале. Как раз с полевых учений пришли, отдыхают перед ужином. Ты разденься, вещи здесь оставь. Потом поужинаем. Зайдешь сюда за шинелью. Столовая рядом, но на улице морозно.