Руку Николай Степанович пожал крепко, но как-то слишком быстро. Схватил и сразу выпустил.
— Очень рад, молодой человек. Вы случаем не охотник? А то весной в апреле со мной на тетеревов прошу. Тетеревиный ток — зрелище божественное. И дичь по нынешним временам очень кстати бывает.
— Нет, Николай Степанович, никогда не охотился, но с удовольствием попробую.
— А это, Борис, наша Оля. В прошлом году школу кончила, теперь в здешнем клубе библиотекарша.
Ладонь узкая, вкрадчивая. Голос после звонкого дисканта Николая Степановича кажется приглушенным.
Ольга:
— Вы, Борис Александрович, танцуете? Я люблю, а одной ходить на танцы неприлично.
— Оля, как не стыдно, в первый раз человека увидела и сразу напрашиваешься на танцы. Вы, Боря, не обращайте внимания. Провинциальное воспитание.
— Что вы, Ирина Петровна, мне даже приятно. Конечно, если время позволит. Спасибо, Оля. Не очень хорошо, но танцую. Только не зовите меня по отчеству. А скажите, библиотека у вас хорошая?
Николай Степанович не дал Оле ответить.
— Не просто хорошая, а уникальная. Еще в начале революции удалось спасти несколько библиотек помещичьих усадеб. Есть библиографические редкости. Много французских и немецких книг. Вы по-французски можете?
— Нет, я по-немецки.
Борис долго не мог заснуть. Как быстро все изменилось. Кажется, еще вчера бесконечная, однообразная, выматывающая страда курсантской жизни. Марш-броски на десятки километров с полной выкладкой и с половиной «Максима» за плечами, разборка и сборка пулеметного замка вслепую до полного автоматизма, ночные тревоги и "прочесывание местности с целью обнаружения воздушного десанта противника", одуряющие политзанятия с одними и теми же штампованными фразами. Страшные слова сталинского приказа № 28, прочитанного перед строем всего училища жарким июльским летом. Борис до сих пор помнит: "Советские люди с презрением говорят о бойцах и командирах Красной Армии". Страшнее всего, конечно, о заградотрядах. И вот теперь здесь. Отдельная комната, чистая кровать. Завтра после слов: "Взвод сдал!", "Взвод принял!" он становится самым главным человеком для сорока солдат. Комроты вроде мужик ничего. И с Кротовым можно жить. Олечка эта вполне симпатична. Ну что ж, потанцуем.
Глава VIII. СЕРГЕЙ
— Сережа, тебя твой закадычный к телефону. Давно не звонил. Просить что-нибудь будет, с пенсии не разгуляешься.
Валентина Григорьевна не любила Великанова. Сергей Иванович подозревал — просто ревнует. К бабам не ревнует, вернее не ревновала, теперь и поводов нет. Понимала, мужику время от времени необходимо самоутвердиться. А к Борису ревнует. Он в жизни Сергея Ивановича занимает особое, для нее закрытое место.
— Привет, Борис Александрович! Рад слышать.
— Слушай, Сергей, я пустых разговоров, бессмысленных вопросов не люблю, я сразу к делу. Ты дня три-четыре себе освободить можешь?
— Смотря для чего. Трудно, конечно, но если очень нужно — смогу.
— В том-то и штука, что совсем не нужно. То есть ни для какого дела не нужно. Я, как тебе известно, пенсионер, дел в общепринятом смысле этого слова не имею. Года полтора назад я у тебя в гостях на даче почти месяц номенклатурной роскошью наслаждался. Теперь хочу тебя к себе пригласить. У меня дачи нет, но есть ученики. Ты когда-нибудь в Пущино был? Академический биологический центр.
— Не был, конечно.
— А стоит побывать. Места хорошие. Рядом Приокский заповедник. Зубры, бобры. У меня ключ от двухкомнатной квартиры с видом на Оку. Поживем, побродим, пообщаемся. Мне с тобой пообщаться нужно. А то мы как-то все урывками, спешим. Весна нынче ранняя, может ледоход увидим. Тебе же, наверное, ледоход на Оке наблюдать не приходилось. Поедем, Сережа. Два дня тебе на завершение неотложных ненужных дел. Поедешь? Не откладывай только. Не говори, что подумаешь, время удобное выберешь. Сразу согласись или откажи. Поедешь?
Просит. Зачем-то я ему понадобился. Не в Валином смысле, конечно. Великанов мужик гордый, с корыстной просьбой не обратится. Но для чего- то нужен.
— Поеду. Двух дней мне не надо, одного хватит. Когда за тобой завтра заехать?
— Ты что, на своей хочешь? Я тебя на рейсовый автобус приглашаю. Сейчас скользко, перед Пущиным шоссе узкое, спуски, подъемы. Не хочу на свою ответственность подвергать опасности жизнь выдающегося советского ученого.
— Зачем на своей. Володя отвезет. И не выпендривайся, Борис. Зачем трястись на автобусе, когда можно с комфортом на «Чайке»? Кроме того, в Пущине твоем, наверное, жрать нечего, а я продукты в сумке таскать отвык, да и тебе тяжести поднимать нельзя.