— Обойдусь. От добра добра не ищут.
— Без меня.
Сергей взял одну карту, смотреть не стал, положил перед собой. В банке уже было рублей сто. Вовка добавил тридцатку. Громов:
— Мало, товарищ Горячев. Вот твоя красненькая и сверху десять.
Сергей молча положил сорок рублей и сверху две тридцатки. Вовка долго думал и со вздохом отсчитал семьдесят рублей::
— Отвечаю.
Громов, не раздумывая:
— Шестьдесят и две сотни.
Сергей взял со стола обмененную карту, не спеша посмотрел. Восьмерка червей. Вытряхнул из кармана все деньги. Отсчитал полтораста, все видели — остались три рублевки. Из внутреннего кармана пиджака достал карманные золотые часы «Мозер» с крышечкой.
— Трофейные. На фронте от разведчиков в подарок получил. Как оцените?
Громов долго разглядывал часы.
— Ну что ж, сотен восемь можно дать.
— Меньше, чем за полторы тысячи не отдам.
Остановились на тысяче двести. Сергей положил часы поверх денег в глубокую тарелку — банк:
— Тысяча сто пятьдесят сверху.
Горячев бросил карты.
— Куда мне с дерьмовой тройкой! Я так, почти бесплатно погляжу.
Громов:
— Додик, посмотри мои. Пополам?
Мирский посмотрел, покачал головой.
— Нет, Юрочка, я лучше тебе одолжу, чем просто так выкидывать.
Громов минут пять молчал. Потом зло сказал:
— Пас. На, посмотри мои.
Он открыл тузовый стрит. Сергей аккуратно сложил деньги, спрятал часы в карман. Громов протянул руку:
— Серега, дай взглянуть.
— За взглянуть деньги платят.
Еще часа два играли, но Сергей больше не рисковал. В результате пятьсот с лишним чистого выигрыша.
На следующий день Сергея после лекции вызвали в партком МГУ. Принял сам председатель, доцент с мехмата. Разговор был коротким.
— Ты, Лютиков, весной кончаешь. Что думаешь дальше делать?
— Хотел подать в аспирантуру.
— Подождать придется. Никуда наука от тебя не уйдет. Запрос на тебя пришел. Требуют рекомендацию парткома по поводу назначения в Отдел науки ЦК на должность инструктора по гуманитарным наукам. Мы рассмотрели на заседании парткома и решили рекомендовать. Согласия твоего не спрашиваю.
Глава IX. БОРИС
— А то остался бы, Боречка, на ночь. Я баба жадная, мне двух часов мало, особенно с молоденьким таким. Лестно ведь старухе. Девок молодых полно, у учительши живешь, дочка на выданьи, а ко мне в деревню за пять верст ходишь. Останься, милай!
— Нельзя, Феня. Ночью тревога может быть, проверка.
Борис одевался, не поднимая головы. Вот уже третий раз он у этой Фени, и опять после мутит, будто тухлое яйцо съел. Еще весной Юрка Васильков отвел его в клубе между танцами в сторонку.
— А твоя Олечка ничего, симпатичная. Только, небось, все всухую, а, Борька? Танцевать — танцует, прижимается, а дальше ни-ни?
Борис не ответил. Его всегда коробили эти постоянные жеребячьи офицерские разговоры, хвастливые откровенности.
— Что стесняешься, лейтенант? Не мужик, что ли? Конечно, хозяйская дочка, неудобно. Хочешь, адресок дам? Здесь недалеко в деревне баба одна, солдатка, живет. Пожилая хотя, за тридцать уже, а может и все сорок, но горячая и любит это дело, страсть! К ней все наши ребята ходят. И даже Кузьмич два раза удостоил. Так что проверено — мин нет, триппер не подцепишь.
— Что ж она, деньгами берет?
— Какие деньги? Она сама заплатить готова. И молоком напоит, и самогон поставит. Ну, для первого раза, чтобы приличнее было, возьми плитку шоколада из офицерского пайка. Хочешь, я свою добавлю.
Борис шел не спеша. Еще только девять часов, а сумерки. Ничего не поделаешь, август. Подумать только, полгода он в этом паршивом городишке. Но жаловаться грех. Служба офицерская, командирство, взвод (уже третий набор принял) — все стало привычным и необременительным. Чем больше доверяешь людям, тем больше они заслуживают доверия. Борис ко всем бойцам, даже к мальчишкам, только что призванным, обращался на вы. Сперва, чувствовал, удивлялись и даже, наверное, смеялись за спиной. Крошин как-то сказал укоризненно:
— Что это вы, товарищ лейтенант, каждому шибздику «вы» говорите? Когда старший командир «вы» говорит, значит недоволен. Так только выговор объявляют или замечание официальное делают.
Потом привыкли. Борис знал — солдаты к нему хорошо относятся. И не потому, что не кричал на них, не ругался. Они видели — дело знает, на занятиях по матчасти в книжечку не заглядывает, на тактических учениях решения принимает не по уставу, а по обстановке. Фронтовики понимали: учит правильно, чтобы потерь поменьше, а врагу похуже. Со старшиной уже через полмесяца жили душа в душу. Понял: для Крошина армия это жизнь, другой не знает, а для него, Бориса Великанова, времянка. Поэтому пусть подворовывает слегка, на то он и старшина, помкомвзвода. Зато вся взводная бюрократия в ажуре. Борис и не проверял никогда, подписывал, не глядя.