Все двадцать самоходок стояли, как на параде, перед склоном. На пригорке — первая линия немецких укреплений — окопы, дзоты. Ясное дело, дрейфят ребята. Почти все командиры орудий зеленые, только что из училищ. Вылезешь на склон, прошьют немцы прямой наводкой насквозь. Броня на сучках хреновая, а боковые стенки и вовсе папиросная бумага. Пехота тоже лежит за машинами и не торопится.
Борис с Сашкой, Суровцев, разведчики и связисты — вся штабная бражка — толпятся у курилинской тридцать четверки метрахов шестистах от самоходок. Курилин в танкистском шлеме с биноклем картинно высовывается из башни. Зачем бинокль, и так видно, что стоят на месте. А по приказу, который объявили сегодня, девятнадцатого августа, на рассвете, когда после ночного марш-броска полностью укомплектованный полк переправился на этот новый большой плацдарм километров в тридцати южнее Вайновского, уже десять минут назад должны были прорвать обе линии обороны противника. Курилин, матерясь через слово, кричит в башню радисту:
— Передай комбатам, всех отдам под трибунал, если через пять минут не подойдут.
— Товарищ полковник, связи нет, не отвечают.
Конечно, нет связи. На памяти Бориса не было боя, в котором бы работало радио. Чем кричать, пошел бы на своем танке вперед, повел бы полк. Танк весь в броне, а самоходки, как открытые консервные банки, гранатами забросают, и все дела. Да нет, не пойдет. Уже под Одессой и на Малой земле стало ясно: в безрассудной храбрости Курилина не упрекнешь.
Комполка вылез из башни, спрыгнул на землю.
— Шерешевский, Великанов! Возьмите по два разведчика и на мотоциклах к самоходкам. Если потребуется, моим именем отстраните любого комбата, сами примите командование. И вперед. Когда прорвете вторую линию, доложите по радио, а если откажет, пришлите бойца с донесением, получите дальнейшие указания. Мотоциклы оставьте в укрытии, заберем.
Борис нашел глазами Полякова.
— Поляков и Баранов со мной, Рюмин и Кулагин с капитаном.
Мотоциклы пришлось бросить метров за сто от самоходок. Короткая перебежка, и залегли. Если сильно наклониться, пули свистят поверху, так что можно и не по-пластунски.
— Сашка, давай влево, бери первую и вторую батареи, я — третью и четвертую. Думаю, если первую линию прорвем, со второй немцы сами уйдут.
— Ладно. Ну — ни пуха…
Пошли. Страха нет, только азарт. Сквозь лежащую пехоту. Не останавливаясь, приподнявшемуся лейтенанту:
— Сейчас самоходки пойдут. Поднимай сразу за ними в атаку.
И Полякову:
— Абрам, ты к Мурыханову, я с Кулагиным на четвертую. Передай, я принял командование двумя батареями. Как только четвертая пойдет, пусть трогает. Чуть на склон поднимется, по одному выстрелу со всех машин. По окопам, над окопами — все равно. Чтобы шуму было побольше. Первую линию проскочим, остановимся, поможем пехоте. Давай!
Вот уже машина комбата-4. Комбат, лейтенант Скляренко, принял батарею два дня назад. Увидел Бориса, высунулся, махнул рукой, что-то крикнул. И сразу осел, свесился через борт.
Ногу на гусеницу, руками за острый край боковой брони, толчок и в машине. Кулагин уже здесь, успел с другой стороны. Командир орудия, молоденький младший лейтенант, губы трясутся, руки дрожат, бормочет нечленораздельное. У Скляренко аккуратная дырочка у левого виска. Пуля — дура.
Младшему лейтенанту:
— Фамилия?
— Орлов, товарищ лейтенант, уб-били комбата.
— Возьми себя в руки, Орлов. Стань со стрелком к орудию, сейчас пойдем. Как выскочим на прямую видимость, огонь по окопам. Там, вроде, слева пулемет у них, если сможешь, то по нему, не сможешь, не надо. Кулагин, оттащи комбата назад, чтобы не мешал.
Наклонился, толкнул механика-водителя в спину:
— Трогай, солдат. На полной скорости наверх, через окопы. Трогай, приказываю.
Даже головы не повернул. Борис вытащил Вальтер, дуло в затылок, приподняв шлем:
— Трогай, говорю. Считаю до трех, не выполнишь приказ — застрелю, сам за рычаги сяду. Ну!
Через пять минут все было позади. Самоходка остановилась метрах в двадцати за окопами. Борис с Кулагиным выскочили из машины. Пехота уже прострочила траншеи автоматами. Человек десять немцев с поднятыми руками сгрудились у ската ближайшего блиндажа, несколько солдат деловито снимали у них с рук часы. Одна из мурыхановских самоходок с покореженной левой гусеницей завалилась носом в окоп.