15 октября 1944, г. Тульча, Румыния
Моя родная!
Мне не везет. Проехал две страны и на границе России лег окончательно в госпиталь. Дальше меня не повезли, а добираться самостоятельно я еще не могу: на костылях далеко не уйдешь. Лежать мне здесь месяца полтора, так что можешь написать пару писем. Лежать довольно скучновато, но в общем неплохо. Даже книги есть. Война кончается, так что жди. А пока — лежу, читаю, курю.
Б.
17 октября 1944.
Лежу, читаю, курю. Прочел "Блуждающие звезды" Шолом-Алейхема. Очень хорошо. Скоро будет нечего курить — сигареты кончаются. Пишу небольшую вещицу, вроде поэмы. Надеюсь привезти ее домой сам. Если нет — пришлю.
На другой день. Вчера вечером прочел биографию Спинозы. Довольно интересно. Он считал, что истинное счастье человека заключается в искании и познании истины, т. е., говоря по-нынешнему, в научной деятельности. Это неверно. Здесь все зависит от темперамента. Всякая работа, всякий образ жизни, наслаждения, которые полностью захватывают духовные и физические силы человека, создают счастье. Во время боев, непрерывно рискуя, при предельном напряжении всех сил я был счастлив. Почему курить приятно? Никотин заставляет сердце биться быстрее, ты возбужден, возникает искусственное волнение, а это наполняет жизнь. После одного боя в Бессарабии, когда мне пришлось не с далекого расстояния, а в упор, т. е. почти расстрелять, нескольких немцев, наступила реакция, подавленное настроение, нечто вроде угрызения совести. Но после полумесячной передышки мне опять захотелось в бой. И когда где-то наши воюют, а я сижу в тылу, мне завидно. Это абсолютно то же самое, как когда азартный игрок не может спокойно смотреть на игру: руки чешутся и хочется поставить. Но теперь, когда я уже три недели живу в спокойной обстановке, читаю, пишу, — мне страшно не хватает умственной работы, настоящего дела. Ты знаешь, моя родная, что скоро мой день рождения. Мне будет 23. Это ужасно много. Я столько времени потерял. Но я не жалею. Я увидел три страны. Я прошел Румынию, Болгарию, Югославию и имел глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Я лучше узнал людей и себя. Я никогда не смогу жить спокойно: мне надо, чтобы что-то захватывало меня целиком. Потом я узнал, что я ничего не боюсь. Это не хвастовство. Я узнал настоящую дружбу. Я понял теперь, что те, кого я раньше считал друзьями, даже С.Л., — просто приятели, что настоящая дружба явление гораздо более редкое, чем настоящая любовь. Сашка был настоящим другом и исключительным человеком. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем подробнее.
Нога моя потихоньку заживает. В последние дни стал опять плохо слышать на правое ухо. Дело в том, что, — я тебе не писал в свое время, — на "Малой земле" у Днестра я был контужен снарядом и тогда временно потерял слух на одно ухо. Потом прошло, но не совсем. Вот и все мои новости. Целую.
Б.
19 октября 1944
Моя родная!
Вчера я написал тебе большое письмо. Боюсь, что ты не так меня поняла. Война страшная, жестокая вещь. Она противна человеческому разуму и унижает человеческое достоинство. Но азарт боя, желание риска не связаны с рассудком. Это просто жажда полноты жизни, напряжения духовных и физических сил. Я не вижу большой разницы между смертельным риском, игрой в очко и решением захватывающей научной проблемы. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Думаю, что нет. Наверное, я сумасшедший, и мне воевать нельзя. Сашка тащил меня после ранения, ругался и говорил, что больше меня не пустит в бой, а сам полез. Больше этого не будет. Война кончается. До сих пор мне везло. Повезет и до конца. Целую. Б.
21 октября 1944
Моя родная!
Я пишу тебе каждый день, потому что больше мне нечего делать. Читаю много, но книг мало. Пишу довольно много. А в общем скучно. Вчера долго играл в преферанс. Выиграл. Сегодня думаю кончить маленькую поэмку. Если кончу — завтра напишу ее тебе. Я хотел сперва написать ее о Сашке, но не смог. О нем я не могу думать спокойно. Сегодня я читал весь день статью Толстого "Что такое искусство?". Читал не в первый раз. Вкратце его основные выводы можно выразить так: то произведение искусства хорошо, которое, во-первых, служит нравственно- религиозным целям, так сказать, Добру с большой буквы, а, во-вторых, понятно всем без исключения. На основе этого он рассматривает и отрицает все новое искусство и литературу. Противоречий у него масса. Я не согласен почти ни с одним словом. Но дело не в этом. Я задумался над тем, что же такое в самом деле искусство; почему мы называем одно произведение искусства хорошим, а другое плохим; что такое красота? И с удивлением обнаружил, что раньше, до войны, я или не имел на это определенных взглядов, или думал совершенно по-другому. Я об этом думал вчера весь вечер, большую часть ночи и сегодня. Конечно, это оттого, что мне нечего делать. А вопрос, хотя я и не имею к искусству никакого отношения, интересный. И вот, что я думаю сейчас по этому поводу. Произведение искусства (роман, рассказ, стихотворение, картина, музыка, созданный актером образ и т. д.) ставит своей целью изобразить определенную область действительной жизни, будь то внутренний или внешний мир человека, чувство, природа, взаимоотношения людей и т. д. Произведение искусства не только изображает, но и дает оценку автора. Беспристрастных произведений искусства нет и не может быть: уже в самой точке зрения, в том, как показывает, кроется оценка. Автор стремится заразить нас этой оценкой, чувством, которое он хотел выразить. Причем делает это не убедительными рассуждениями (это область науки, а не искусства), а с помощью образов и всевозможных приемов заставляет нас переживать те чувства, которые он переживал. С помощью искусства он передает нам свои чувства, ставит нас на свое место, заставляет смотреть на пейзаж, например, с его точки зрения, вкладывает в пейзаж свои ощущения, — и пейзаж вызывает чувство грусти. Это — пример. И хорошо то произведение искусства, которое возможно лучше и полнее добивается этого. И безразлично, какое чувство он выражает, важно, сумел ли он нас им заразить. И насколько. Когда мы смотрим, переживаем действительность, обычно наше внимание разбрасывается, мы редко испытываем какое- либо чувство в полную меру. Настоящее произведение искусства заставляет нас напрягаться до предела. Мы волнуемся, оно захватывает нас целиком, а это всегда наслаждение, потому что единственное настоящее наслаждение человека, единственное, к чему он стремится и чего очень мало кто добивается, это жить полной жизнью, быть захваченным до предела. Когда я читаю хорошую книгу (смотрю хорошую картину, актера и т. п.), я захвачен целиком, думаю, чувствую вместе с творцом и живу так полно, как очень редко в реальной жизни. Разве что сам творю, решаю научную проблему или испытываю азарт боя. Только с этой точки зрения и можно оценивать произведение искусства. А что такое красота — я не знаю. В искусстве красоты вообще нет. А в жизни это настолько субъективно, что об этом нельзя рассуждать. Вот и все. Я надоел, наверное. Нога моя заживает. Жду писем. Целую. Б.