— Товарищ гвардии полковник, разрешите сказать!
— Ну чего еще? Или должностью недоволен? Должность капитанская, послужишь немного, представлю.
— Товарищ гвардии полковник! Разрешите мне снова по разведке. Привык я к моим ребятам. Назначьте лейтенанта первым ЗНШ. Я не обижусь.
Неожиданно влез Варенуха:
— Слышь, полковник, пускай Великанов опять разведчиками командует. Дело ему знакомое. С его орлами чужому трудно ладить. Я — за. Да не забудь, о чем мы говорили.
— Ну хрен с вами. Не возражаешь, Федоров, против повышения?
— Как прикажете, товарищ гвардии полковник.
— Ладно, пиши приказ, начштаба. Все свободны. Останься, Великанов, мы с майором с тобой поговорить хотим. Парторга сюда пришлите. Давай, майор, это по твоей части.
Варенуха говорил тихо, почти ласково.
— Да ты садись, Борис, в ногах правды нет. Мы тут обсудили. Нехорошо получается. Боевой офицер, орденоносец, а единственный беспартийный из полковых ветеранов. Скоро наступление. После Венгрии — Австрия. Самое время стать коммунистом. Я и понять не могу, почему ты до сих пор не в партии. И не говори ничего. Вот тебе целых три рекомендации: моя, комполка и Травина. Сейчас парторг придет, пиши заявление, ему отдай с рекомендациями.
Написал заявление. Деваться некуда.
Парторг полка, капитан Тимохин, мужик откуда-то с севера, слегка суетливый и, как всегда казалось Борису, тяготящийся своей нелепой и явно ненужной должностью, принял бумаги и поздравил Бориса:
— Очень рад, товарищ Великанов, давно пора. Мы быстренько оформим. Вас все знают.
Потом Борис сидел с Загоруйко, "входил в курс дела". Получил карты (немецкие, подробные), уяснил задачи полка и свои на ближайшие дни. К вечеру был у самоходок.
— Давай, Борис, ко мне. Половина твоих ребят у моей батареи ошиваются. Делать им особо нечего.
Фазли Мурыханов как будто и вправду рад Борису. За самоходкой на снарядных ящиках котелки, кружки — ужин.
— Садись, сегодня моим гостем будешь. Брось вещмешок в машину. И шинель тоже, тепло, даром что март месяц. Поляков, что же у тебя для начальства посуды нет?
— Как нет, товарищ капитан, обижаете. Полный комплект. Ребята на старшего лейтенанта ужин и паек получили. Сейчас принесу.
— Только посуду неси. Я же сказал, гостем будет. И сам с нами садись. Ты, Борис, говорят, давно из госпиталя вернулся. Почему не приходил?
— Да я вроде безработным был. Меня в тылах при помпохозе тайком держали.
Тихий вечер. Издалека, с севера, раскаты артиллерии. А здесь тихо. Редкие немецкие ракеты освещают плоскую равнину, несколько подбитых немецких танков метров в двухстах от машины.
— Я, Фазли, пройдусь по краю. Мне Загоруйко велел завтра к утру прислать в штаб схему немецких огневых точек. Их линия обороны далеко от нас?
— А никакой линии нет. У нас пехоты на две версты, которые полк держит, дай бог на три взвода наберется. У немцев вроде побольше, но ненамного. Война танковая. Вот утром увидишь, они в шесть часов начинают. Как штук двадцать «Тигров» попрут, небо с овчинку покажется. Но мы научились, мы их по гусеницам бьем, болванками. Так что на кой тебе огневые точки. Выставлены у них, конечно, дозоры, пулеметные гнезда есть, а где они — нам без разницы.
— Все равно, раз приказано, пойду. Заодно и старых знакомых в батареях повидаю. Пошли, старший сержант. Ракетницу возьмите. И Рюмин с нами, на всякий случай.
Восемнадцать самоходок полка растянулись тонкой цепочкой до берега озера. Со слов пехотных взводных и командиров орудий Борис нанес на схему несколько немецких пулеметов. Уже совсем стемнело.
— Ну что, Поляков, попробуем? Подойдем к немцам поближе, вон к тому танку, видишь, чернеет вдали. Одна ракета и пара очередей из автомата, — может, еще пулемет рассекретим.
За махиной подбитого «Тигра» с развороченной гусеницей можно отдышаться.
— Ну-ка, Абрам, давай ракету. И сразу оба из автоматов в их сторону. А я, пока светло, выскочу на секунду, чтобы увидали, и обратно. Здесь, вроде, до них метров сто, не больше.
С трех сторон пулеметные очереди. Вперемежку глухие и звонкие щелчки по броне. Один пулемет, прямо против танка, еще не был отмечен на схеме. Пустяк, конечно, а приятно. Вышло.