— Ну-ка помогите подняться, ребята, ничего страшного, как будто царапнуло слегка, сейчас пойдем дальше. Машину не повредило? А что танки?
— В машину не попало, товарищ старший лейтенант. Снаряд разорвался метрах в двух, чуть правее. Вас осколком, наверное, стукнуло. Несколько осколков в боковую броню — только вмятины. А танки ушли. Пересекли дорогу и ушли на север.
Поляков и Баранов взяли Бориса под руки, подняли. Он хотел наступить на правую ногу и снова упал, нога, как чужая, — не держала.
— Кажется, меня в колено. Разрежьте штаны. Поляков, посмотрите.
Поляков разрезал штанину финкой от ремня до сапога. Поднял голову.
— Четыре осколка попало, товарищ старший лейтенант. Три маленьких, один побольше. Но крови почти нет. Я перевяжу сейчас.
Борис вдруг почувствовал, нога болит. С каждой минутой все сильнее.
— Ладно, поднимите меня в машину. Разворачивай самоходку, младший лейтенант, навстречу нашим пойдем. Оставайся с другой машиной, Абрам, подожди, пока полк подойдет. Поехали скорей, а то больно.
Встретили полк. Курилин в танкистском шлеме, как монумент, по пояс выступал из башни тридцатьчетверки. На штабном «виллисе» Загоруйко и Федоров. За ними батареи.
Борис лежал у правого борта. Курилин встал на гусеницу. Наклонился.
— Товарищ полковник…
— Молчи, молчи, сказали уже. Сейчас тебя на «виллисе» в тылы полка отвезут, я велел развернуть тылы в деревне, отсюда километров двадцать. Фельдшер посмотрит, надо будет — в госпиталь отвезут. Не тушуйся, старшой, еще повоюем. Я тебя за Балатон ко второму ордену представил.
Военфельдшер Сокольский осматривал ногу недолго.
— Ничего страшного, товарищ старший лейтенант, осколочки крохотные, сами выйдут. Недельку здесь полежите, бегать будете.
— Очень болит нога, дайте что-нибудь.
— Лучшее обезболивающее — спиритус вини, водка то есть. Стакан спирта налью — все пройдет.
Сокольский был дурак. Борис это точно знал. Спорить сил не было.
— Какое сегодня число?
— 27 марта.
5.Начарт, Иван Щеголев, вез на «шевроле» в полк снаряды. Остановился в тылах заправиться. Из штабного дома выбежал писарь.
— Товарищ старший лейтенант, там ПНШ-2 помирает. Второй день здесь лежит, то в сознании, то бредит. Фельдшера нет, не знаем, что делать.
Великанов лежал на топчане, прикрытый плащ-палаткой. Дышал тяжело, с хриплыми стонами. Серое лицо, заросшее рыжеватой щетиной. Глаза закрыты. Щеголев пощупал лоб. Сухой, горячий. Великанов невнятно забормотал:
— Мама, мамочка, больно, мама…
Щеголев откинул плащ-палатку. Босые ноги. Правая штанина разрезана сверху донизу, грязный бинт ниже колена жгутом перетягивает разбухшую ногу. Щеголев нажал пальцем выше бинта. Хрустит. Писарю:
— Принеси ножницы.
Осторожно разрезал. Снял повязку. Запах гнили.
— Машины свободные есть?
— Ни одной, товарищ старший лейтенант. Помпохоз уехал за продуктами, остальные машины за горючим. Да и людей никого — два писаря, связист, еще парторг и начхим в соседнем доме.
— Зови всех, кто есть, разгружать мою машину. Я Великанова в госпиталь повезу. Гангрена у него. Подушки, шинели приготовь, чтобы лежать удобнее. А Сокольскому скажи — вернусь, морду набью.
Борис очнулся, когда поднимали на машину. Нога — как огромный флюс, нестерпимая пульсирующая боль. Щеголев устроил в кузове ложе из нескольких подушек, осторожно, как ребенка, сам опустил Бориса.
— Куда меня, Ваня?
— Терпи, Борька, в госпиталь поедем. Ты терпи, трясти будет. Может выпить дать?
— Не хочу. Мутит.
В кузов влез парторг, капитан Тимохин.
— Мы вас в партию приняли, товарищ Великанов. Я справочку написал, вот сюда в карман гимнастерки кладу. В любой парторганизации оформите, хоть в госпитале.
Поехали. Щеголев сидел на скатке шинели рядом с Борисом, придерживая на ухабах. Борис достал из кармашка тимохинскую справку, протянул Щеголеву.
— Ваня, разорви и выброси, пока я в сознании.
Щеголев ничего не сказал, разорвал на мелкие клочки и за борт.
Борис Александрович всегда считал это своим самым смелым поступком в жизни.
Ближние фронтовые госпитали только развертывались, но уже были переполнены. На австрийской границе начались серьезные бои, поток раненых возрастал. Поздно вечером Щеголев решил: дальше не поеду. Борис без сознания, бредит.
Небольшой городок Веспрем. Тенистый парк, похожее на старинный замок здание женского монастыря. Щеголев подогнал машину к главному подъезду и вошел в большую комнату, почти зал. Прямо на полу лежали раненые. Свешивающиеся с потолка голые лампочки горели вполнакала: с улицы доносилось тарахтенье передвижного генератора. Санитары в грязных белых куртках, молоденькие монашки в длинных до пола черных платьях под белоснежными накрахмаленными халатами. Щеголев остановил пробегавшего санитара.