— Разгрузить халку! Груз в лодки. Марш, марш! — командует Соснин.
И вот мы идем без «Камбалы». Течение подхватило ее. Лоцман махнул рукой. В последний раз сверкнула его серьга. И всё, расстались навсегда. Лодки, связанные по две, идут за катером на буксире. Мы неплохо устроились, даже удобнее, чем на «Камбале», — у каждого свой корабль. Можем ходить друг к другу в гости. И ходим. Угощаем табаком.
Жара. Как печет солнце! Сидим в трусах. Яков повернул Шуренку к нам спиной, чтобы не «оскоромилась».
— Шура! — кричит Коля Николаевич. — У тебя спина сзади.
Шуренка оборачивается, испуганно косит глазом на спину. Коля Николаевич доволен, хохочет, щуря зеленоватые глаза. Яков что-то бормочет себе под нос.
— Тонем! — орет Коля Николаевич, и опять Шуренка оборачивается, и опять он хохочет, а Яков еще злее что-то бурчит.
— Да оставьте вы их в покое, — говорит Зырянов.
— Пускай приобщаются к цивилизации...
Бах! Бах! Что такое? Соснин стоит на корме катера с двустволкой. Из обоих стволов вытекает густой белый дым. Оказывается, это салют в честь того, что мы распрощались, с Амуром и свернули на Элгунь. Вот и еще одно расставание. Кто знает, доведется ли когда повидать Амур... Грустно, но впереди неизведанное, и оно мирит с потерей прекрасного. Быть может, то, что впереди, будет во много раз хуже, может, никогда не принесет радости, но все равно оно интереснее того, что знаешь... Отныне будем плыть по Элгуни. Дойдем до ее истоков... Это далеко, очень далеко, около тысячи километров в глушь, в тайгу.
Элгунь не Амур. Он величавый, широкий, мудрый, она же, как болтливая бабенка, мечется от косы к косе. Плыть по ней труднее. К тому же на Амуре был ветерок, а тут знойное затишье. Но весело постукивает катерок, журчит вода, по берегам — лес, и поэтому настроение чудесное.
Бах! Бах!
Над моей головой проносится ошалелая от перепуга утка.
Бах! Бах!
Утки подымаются стаями, парами, поодиночке.
Соснин стреляет направо и налево. Ему хорошо. Я же весь дрожу от нетерпения. Сжимаю ружье так, что ноют пальцы. Жду, когда на меня налетит утка.
Бах! Бах! Соснин бьет дуплетами, но проку мало. Артиллерист мажет. Бах, бах! Мимо. Мне смешно.
Бах! Это ударил я. Между прочим, тоже мимо. А в лесу уже темнеет, оттуда выползают хмурые сумерки. Они ложатся в воду. С Элгуни мы свернули в протоку. Она становится все у́же, у́же. Ветви деревьев задевают по лицу. Со всех сторон, трубя в горны, к нам летят эскадрильи комаров. Темнеет. И вот уже тьма. И в ней, как сердце, стучит мотор катера. И вдруг затих. И такое ощущение, будто я оглох, — такая наступила тишина.
— Буксир! — раздается голос механика катера, рябого толстого человека.
— Эгей! — отвечает Баженов.
— Отвязывайся.
— Пошто? — уже встревоженно спрашивает он. Дело в том, что Баженов не умеет плавать и всякое осложнение в пути пугает его.
— Заехали, — доносится хриплый голос с катера.
— Пошто заехали?
— Иди ты к черту под мышку, — хрипит голос. — Отвязывайся!
— Лодки! — раздастся звучный баритон Соснина. — Заряжай ружья!
— Пошто? — кричу я.
— Для обороны и готовности к внезапному нападению.
— Есть! — кричу я и пуляю в небо.
Катера не видно, заметен только зеленый глазок на его мачте. Он похож на далекую звездочку.
— Все на разворот! — хрипит механик.
— Все на разворот! — любуется своим голосом Соснин.
Лодки медленно перемещаются по спирали, освобождают место для катера. Катер, озабоченно пофыркивая, проходит в свободную воду. Все это освещает выглянувшая из-за туч луна. Баженов и Перваков крепят канат, и флотилия трогается в обратный путь.
Хорошо спится под мерное постукивание мотора, под шелест воды. Ветерок овевает голову. Проснешься, посмотришь — вокруг дикие берега, тишина, поблескивает волна, а впереди, как заветная звездочка, зеленый глазок катера. Он смотрит в ночь, он все видит, и поэтому так спокойно и хорошо, будто ты и есть тот самый счастливый на земле, который наверно же должен быть.
Если смотреть на воду с кормы, то вода бурлит, пенится, несется с невероятной силой, и можно подумать, что это наши лодки несутся на такой скорости. По стоит лишь перевести взгляд на берег, как сразу станет ясно: мы стоим на месте, а вода с бешеной быстротой несется мимо наших лодок. Мы попали на перекат. Механик гоняет катер туда-сюда, туда-сюда. Кое-как добираемся до острова. Медленно, очень медленно подымаемся. Нет, не пройти. Надо к левому берегу. Свернули. Дошли до берега и остановились.
— Все на канат! — хрипит механик.
— Все на канат! — поет Соснин.