— Вот это да! — оживлялась Катюша. И вскоре горячо убеждала членов правления, что надо строить такой завод. Ехала к Шершневу (в тот раз, когда он ее провожал, прямо сказал. «Заходи ко мне. Звони, не стесняйся. Всегда помогу»). И возвращалась и Н-ска с сепараторами, с центрифугой.
— Васенька, ты мне не читай книжки. Читай сам. А что интересное — скажи.
— Неужто? — повторяя ее любимое словцо, смеялся Малахов. — Ты вроде Олюньки: кто бы за нее сделал задачку.
— Ну, Васенька... Ну, миленький... — ластилась к нему Катюша. — Ведь я же не виноватая, что мало училась.
— Ладно. Вот слушай. — И читал ей, как в одном колхозе поставили картофелетерку. — А у нас сколько гниет мокрой картошки. Вот бы ее пускать на крахмал, а барду — свиньям.
— Золотой ты мой Васенька, — обнимала его Катюша, — ну до чего же у тебя головушка светлая!
Построили картофелетерку.
Так как Шершнев внимательно относился к делам колхоза, то нововведения Катюши Лукониной были замечены. В один из сентябрьских дней приехали в колхоз двое из областной газеты. Катюша с гордостью показывала маслозавод и картофелетерку. Но фотокорреспондент не стал снимать эти «объекты». Уж слишком они показались ему примитивными — маленькие полутемные сараи. И сфотографировал Катюшу. Другой же, круглолицый, толстый, подробно все расспросил, записал. И они уехали.
Через неделю в газете появилась большая статья с фотографией Екатерины Романовны. По словам корреспондентов, заводы представляли значительный интерес. Теперь уже слава о Катюше пошла как о председателе колхоза.
Несколько раз в этот вечер она брала газету. Удивленно смотрела на снимок. Перечитывала статью.
— Пойдет дело, пойдет! — радостно говорил Малахов. — Только учиться надо.
— Это ж ты придумал, Васенька, а они мне приписали.
— А я бы для тебя и не такое еще сделал! — в порыве душевного подъема сказал Малахов.
— Ну так и я для тебя сделаю, Васенька. Спасибо скажешь.
— Что сделаешь?
— Подожди чуток. Узнаешь.
Теперь уже поступь у нее стала уверенней. Распоряжения тверже.
«Хорошо бы заложить теплицу», — как-то посоветовал ей Шершнев. Она согласилась: «Плохо ли иметь свою теплицу? Всегда ранние овощи». Но для этого нужны были деньги. Она нашла их. Узнала, что на севере картофель в пять раз дороже, чем на рынке в своей области. Никому ничего не говоря, Катюша съездила в управление железной дороги и там добилась двух вагонов для отправки картофеля на Кольский полуостров.
— Васенька, ты повезешь, — радостно сияя глазами, сказала она, ожидая, как обрадуется муж. Это она сама ведь, без него, придумала. Но, к удивлению, Василий не разделил ее радости.
— Нехорошее это дело, — сказал он. — На спекуляцию похоже.
— Какая же тут спекуляция? Свое продаем, не купленное. На что строиться-то? Поезжай, спокойная буду. Уж знаю — ни копеечки не пропадет.
— Не поеду! И тебе не велю.
— Неужто! — Катюша обидчиво поджала губы. — Ладно, если не хочешь — не надо. Только не мешай мне.
Вагоны с картофелем ушли.
Вернувшись с Кольского полуострова, заведующий конефермой Серегин сдал в колхозную кассу столько денег, что вопрос о теплице можно было считать решенным. Сдав деньги, он сразу же отправился на конюшню.
Там он застал тренера Карамышева, чистившего лошадь. Это был ладно пригнанный, ухватистый человек лет под сорок. Бывший кавалерист.
— Здорово, Петр, — сказал Серегин.
— А, Никифор Самойлович, наше вам, — приветливо ответил Карамышев, снимая с правой руки щетку. — Как съездилось?
— Подходяще. — Серегин придирчиво осмотрел ближние денники. Отметил чистоту. — ЧП никаких?
Карамышев недоуменно поглядел на него.
— А что тебя интересует?
— Как что? — удивился Серегин. — Все интересует.
К ним подошел Малахов.
— Тогда вот у него спрашивай, — ответил Карамышев.
— Почему у него? — спросил Серегин.
— Так ведь он же заведующий фермой-то! — чуть не закричал Карамышев, поняв, что Серегин ничего не знает о том, что его сняли с заведующих.
— А я кто? — спросил Серегин, и руки у него дрогнули.
— Разве с тобой не говорила Екатерина Романовна? — спросил Малахов. Он был твердо уверен, что Серегин сам захотел перейти на другую работу.
— Ловко, язвия б вас взяла, орудуете! — плюнул Серегин и хлопнул дверью так, что в одном из денников вылетело стекло.
— Плохо ты сделала, сняв Серегина, — в тот же вечер говорил Малахов жене.