МИЛЫЙ ТЫ МОЙ!..
В небольшой деревушке Кятицы, отскочившей в сторону от центральной усадьбы колхоза, появился новый человек в темных защитных очках, нейлоновой куртке и кожаном кепи. Жить он стал у Елизаветы, одинокой крепкой женщины, лет шестидесяти. На ее вопрос: «Кто ты?» — ответил: «Пенсионер».
— А чего сюда пожаловал?
— Да так, решил лето провести в деревне.
— Зачем же? — оглядывая гладкое лицо постояльца, спросила Елизавета.
— Отдыхать.
— А чего ж тогда в дом отдыха или в санаторию не поехал?
— А вот решил здесь, у вас, — подправляя пилочкой заломившийся ноготь на левой руке, ответил постоялец. Звали его Вениамин Александрович.
— А чего у нас? Родни у тебя тут никакой, всякому вчуже. Одинокий, что ли?
— Женат.
— А чего ж тогда один? — Елизавета пытливо всматривалась в постояльца, щуря когда-то большие, но теперь прижмуренные частой сеткой морщин поблекшие глаза.
— Жена осталась у сына, помогает воспитывать внука, — суховато ответил он, как видно, не очень-то расположенный ко всякого рода расспросам.
— А может, чего натворил да жена выгнала? — никак не беря в толк появление этого человека в ее доме, да и вообще в деревне, все больше терялась в догадках Елизавета.
— Ну, с какой же стати. Да и разве я похож на такого, кого выгоняют? — Вениамин Александрович убрал пилочку в красный футлярчик и сдержанно усмехнулся, видимо что-то подумав про себя. Был он аккуратно причесан, с розоватой просвечивающей кожей головы, пахнущий одеколоном.
Елизавета попыталась заглянуть ему в глаза, но темные стекла не позволили.
— Ума не приложу, чего тебе у нас, — сказала она и оправила на широкой мощной груди цветастое платье.
— Молочка бы стаканчик, — сказал Вениамин Александрович.
— А чего стаканчик, не покупное. Свое. Пей хоть литру. — Елизавета принесла из сеней трехлитровую стеклянную банку с молоком и отошла к плите, время от времени поглядывая испытующе на постояльца.
Постоялец наполнил до краев большую эмалированную кружку густым, желтоватым молоком и стал с удовольствием пить, постукивая пальцами о край стола.
Зиму он пережил тревожно. Нет-нет, ничего такого не произошло, чтобы уж очень переживать, но все же... Был своего рода творческий кризис, когда и в голове, и в сердце пусто, будто и не он автор двух романов и повести. И хотя он ежедневно высиживал за письменным столом свои установленные три часа, работалось худо. Поначалу он не понимал — почему это? Но позднее разобрался. Депрессия шла оттого, что багаж его жизненных впечатлений поиссяк, и тогда он решил, что ему не мешало бы обогатиться новым свежим материалом. Так сказать, познать сегодняшний день. О рабочем классе были им написаны два романа, о работниках торговли повесть. Почему бы теперь не прикоснуться к новой теме? И надумал поехать в деревню. Из газет и радио он знал, что за последние годы жизнь на селе наладилась. И вот он в Кятицах, неподалеку от центральной усадьбы колхоза, где есть магазин, клуб, библиотека, парикмахерская. Деревня стоит в стороне от шумного шоссе, по которому с ревом и грохотом проносятся груженые машины, трещат мопеды и мотоциклы. Здесь тихо. Прежде чем определиться на постой, Вениамин Александрович выбрал такой дом, чтобы ни детворы, ни многолюдья. И вот дом Елизаветы Николаевны, одинокой вдовы. Хозяйка опрятна, что тоже немаловажно. Правда, несколько ярковато одета. Но стоит ли на такую мелочь обращать внимание? И Вениамин Александрович не придал этому значения, что, впрочем, сыграло свою роль в дальнейшем.
Попив молока, Вениамин Александрович вышел на улицу. Был апрель с весело бегущими ручьями, наполненными быстрой, прозрачной, ледяной водой. Еще утром лежал снег. Он искрился на солнце, но вот его уже нет, а есть эта веселая, животворная вода. И уже зеленеют пригорки, и на высокой березе свистит скворец, ублажая свою подругу. И мягкий ветер налетает с полей и, как большая бабочка теплыми крыльями, похлопывает по щекам Вениамина Александровича.
«Так, так...» — мысленно отмечал Вениамин Александрович, стараясь запомнить все окружающее, идя по деревенской улице.
Ему нравились два ряда домов, обшитых вагонкой, покрашенных масляной краской в разные цвета, отчего вид у деревни был молодой и нарядный. «Это хорошо! Чем больше встречу положительного, тем легче писать книгу», — думал Вениамин Александрович и всеми клеточками своего существа чувствовал, как приподымается настроение и создается уверенность, что здесь он наберется добрых впечатлений и напишет хорошую книгу о колхозной деревне. Ту самую, на которую заключен договор с издательством и получен аванс и уже частично прожит.