«Зачем это? Мало чего не бывает в жизни».
«Да ведь это правда», — скажет ему Вениамин Александрович.
«Правда? Допустим. Но смотря как ее показать. Где та неуловимая грань между критиканством и тем, что необходимо для совершенствования нашей жизни?»
Вениамин Александрович в раздумье постучал пальцами о край стола.
«Нет-нет, не надо осложнять себе жизнь. Но... Но и так нельзя это дело оставить. Надо что-то предпринять... Напишу-ка я письмо».
И он написал письмо, в котором крепко отругал и сына, и дочь старика за то, что они забыли своего отца. И пригрозил им обратиться по месту их работы, если они не помогут больному старику.
Написав письмо, Вениамин Александрович направился к Сидельцу — так прозвали местные старика.
— Милый ты мой! — тут же вскинулся с постели Сиделец и протянул к нему руки.
В доме густо стоял тяжелый нечистоплотный дух. Вениамин Александрович стремительно прошел к окну, открыл форточку.
— Я на минуту, на одну минуту! Дайте мне адрес вашего сына или дочери. Я им написал письмо.
— Вон у «телека» конверт, там адрес сына. Там... Возьми, милый ты мой...
Вениамин Александрович взял у телевизора конверт, списал обратный адрес.
— Как зовут сына?
— Коля. Николаем... Евстигнеев он, Евстигнеев. А по отцу, значит, Иваныч.
Вениамин Александрович, не дыша, выскочил на улицу.
Там по-прежнему было неуютно. Шел дождь. И вдруг захотелось в город. В свой кабинет. К торшеру. К книгам. И с недоумением подумалось: зачем он здесь? Неужели ни о чем другом не нашлось бы написать там, в городе? Зачем было ехать сюда, в эту глушь? Глупость... Глупость. Хватило бы материала и в городе. Можно бы о бытовом обслуживании. Совершенно нетронутая тема. Или о дружинниках... И он уже досадовал, что приехал сюда. Еще больше настроение испортилось, когда побывал в библиотеке.
Там, кроме библиотекарши, никого не было.
— Как тихо у вас, — поздоровавшись, сказал Вениамин Александрович.
— Весна. В это время да и летом — всегда тихо. Люди на полях.
Вениамин Александрович прошел к полке советской литературы. Сколько здесь было знакомых писательских имен, и больших и малых, известных и неизвестных. Он отыскал свою книгу. «Орлиное племя» — так называлась его повесть. Он взял ее и с грустью убедился, что ни у кого еще в руках она не побывала, хотя прошло со дня выпуска более трех лет.
— Как видно, у вас не так уж много книголюбов? — спросил он.
— Да. Зимой, знаете, еще брали почаще.
«Вот так, — идя домой, думал Вениамин Александрович, — стараешься, расходуешь серое вещество, а на поверку оказывается, твои книги и не читают. Надо будет об этом поговорить на собрании. Впрочем, не стоит. Против самого себя же может и обернуться».
— А я тебе жареной картошки со свининой приготовила, — приветливо сообщила Елизавета, как только он переступил порог. — Садись-ка, поешь... Надо же, у Мосиных свинья ногу сломала, ну и прирезали. Вот и разжились мяском.
«Обязательно надо с деталями! — досадуя, поморщился Вениамин Александрович, присаживаясь к столу. — А, впрочем, вкусно». Он съел все и попросил добавки.
— Я знала, что тебе понравится. Ладно, что Машка ихняя только огулялась, а если б супоросая...
— Не надо, не надо! — затряс руками Вениамин Александрович и поспешно прошел в свою комнату.
Вечер он провел довольно скучно и лег спать по-деревенски, когда чуть стало смеркаться. Но долго не мог уснуть — храпела хозяйка. Ночью часто просыпался, видя во сне какое-то нагромождение из своих книг, которые рассыпались, а он их все укладывал в какую-то пирамиду, и ничего у него не получалось. А рядом возвышался сфинкс и смотрел на него. Окончательно проснулся от чего-то мешавшего ему. Открыл глаза и увидел у постели, в ногах, того самого парня с притянутой к правому плечу головой и неподвижным оскалом на лице.
— Чего тебе? — несколько встревоженно спросил Вениамин Александрович.
Парень не ответил, продолжал все так же неотрывно глядеть на него.
— Если хозяйку, то она в огороде, — натягивая на себя одеяло, сказал Вениамин Александрович.
Но и на это парень ничего не сказал, продолжал все с той же окаменелой улыбкой глядеть на Вениамина Александровича неподвижными глазами.