Белые, как пена, стружки лежали у ног Кононова. Три часа он сидел, испортил много дерева, вспотел, а ложка не получалась.
— Прокошка! — закричал Кононов. — Какой ты человек, если ложку не можешь сделать? Не видишь, у меня глаза плохие.
Прокошка сидел у порога и готовил петли.
— На́, сделай ложку... Когда тебя еще не было, отцу твоему ложку дал. Скажи, отдал он ее? Ты — сын, отдай долг... Ложку делай!
Прокошка, неслышно ступая, подошел к Кононову, взял у него нож, стал строгать деревяшку. Кононов пошел в зимовку. Но только он прилег на тряпье, как за окном послышался храп оленей и на пороге показался Покенов. Часто дыша, отирая с лица пот рукавом меховой куртки, он огляделся и шепотом сказал:
— Русские едут... Много... Совсем прогонят нас... К морю прогонят. У моря мох плохой, олени умрут.
Покенов никогда не жил у моря, но был твердо уверен, что там жить нельзя. Слезящиеся глаза Кононова округлились, нижняя губа оттянулась.
— Бежать надо! Сейчас бежать, — сорвался он с места. — Надо оленей гнать...
Покенов поймал его за ремешок, стягивающий штаны:
— Сядь. Бежать не надо. Надо убить людей! — И оттолкнул от себя Кононова, увидя, как сморщилось лицо старика — лист осенний.
— Много убить успеешь ли? Нас убьют, — простонал Кононов. — Пусть едут, скажем им — бедняки мы...
Покенов зло сплюнул:
— Если весенние птицы прилетели, тайга шумит? Гусь, утка в небе кричат? Вода живет? Нельзя пускать. Убить надо!
— Ой! — схватился за живот Кононов и опять заметался по избе. Кончик ремешка, как хвост, крутился из стороны в сторону. Покенов опять ухватил ремешок:
— Сядь. Река злая?
— Злая.
— Пусть едут. Пусть тонут... — Покенов придвинул к себе дощечку с мясом и, выбрав кусок побольше, стал есть. Он нашел выход и успокоился. Но Кононов волновался: а вдруг не утонут люди?
— Пусть едут, — зажав зубами мясо и ловко отрезая его около губ, говорил Покенов. — Проводника дадим...
— Зачем проводник, тогда не погибнут.
Покенов засмеялся. Его смех был отрывистым, хриплым, словно кашель.
— Глупый ты... Проводник поведет их по плохим местам.
— Кто будет проводник?
— Прокошка будет проводник.
Кононов оживился:
— Умный ты, хитрый!
Старуха протянула руку к Покенову:
— Ты плохой муж. Зачем сына нет? Дочь зачем ушла?
Покенов плюнул в ее сторону:
— Совсем дура стала. Умирала бы скорей. Зови, Сашка, Прокошку.
Прокошку посадили на подушки. Покенов горько вздохнул:
— Старик я, умру скоро... Зачем мне олени, сундуки с вещами зачем? Будь сыном мне, отцом тебе буду... Умру скоро. Смотри, Кононов, не обижай Прокошку, он сын мой. Береги добро, Прокошка. Я его берег, теперь ты береги. Люди отнять хотели, не дал я людям. Ушел... — Покенов еще больше сморщился, будто его мучила боль. — Молодой ты, не дай обмануть себя людям. Много жадных людей есть... — Он замолчал, искоса посматривая на Прокошку, с удовольствием отмечал действие своих слов. Прокошкино лицо вытянулось, рот полуоткрылся, грудь часто подымалась и опускалась. Прокошка приложил руки к груди: совсем он не знал Покенова, хороший человек оказался, отцом стал.
— Живи, отец. Умирать не надо, — попросил Прокошка.
Покенов нахмурился: «Глупый какой!»
— Сын ты мне, слушать должен, все бери. Все твое! Устал я, однако. Умру, наверно. Положи меня, Прокошка, лежать хочу...
Прокошка положил его на кучу, стеганых одеял, сел в ногах. Покенов полуоткрыл глаза:
— Хочу спросить тебя. Если отнимать станут оленей у тебя, что будешь делать?
— Убью! — сразу стал злым Прокошка.
— Хорошо... Хороший сын. Ездил я сейчас, сетки смотрел. Вынул сетку — рыба мертвая в ней. Что такое? Сохатый мимо пробежал, шерсть сгорела у него. Что такое? Выстрел услыхал. Лодки увидал. Русские едут. Тайгу жгут. Воду портят. Оленей у тебя отнимут. Сейчас не отнимут — потом отнимут. Бедный ты будешь...
— Ай, ай, отец, научи, что сделать?
— Ладно, научу. Проводником будешь у них. По злым местам будешь вести лодки. Пусть тонут. Иди!
— Пойду, отец!
— Иди!..»
На этом рукопись обрывалась. Что было дальше — неизвестно. Но не это волновало. Прежде всего было горько, что погиб способный парень. Кто он? Успел ли еще что написать? Печатался ли? Я еще раз сходил к старухе. Но проку от нее добился мало. Ни матери, ни отца у этого парня не было. Жил он с неграмотной бабкой. И она ничего не могла про него сказать, кроме того, что лет ему было двадцать, что ездил он рабочим с экспедицией, вернулся домой и вскоре утонул, непонятно как. Плавал хорошо. Элгунь запросто переплывал, а тут у берега утонул. Когда врач осматривал, нашел на голове рану от камня. Парень он был тихий, смирный, вряд ли кто злонамеренно ударил. Скорее всего камень сорвался с кручи.