— Не смей! Как тебе не стыдно! — кричала она.
Неподалеку от нее стоял Бацилла. Он держал на ладони большую рыбину и вычищал из ее брюха в ведро розовую икру. Вычистив, бросил кету обратно в реку. Выскакивая из воды, вихляясь, она пошла вверх. А Бацилла, как из бочки, достал из реки еще рыбину.
— Слышишь! Не смей! — закричала Ирина.
Бацилла искоса посмотрел на нее и вспорол рыбу ножом. Ирина выпрыгнула из лодки, выхватила рыбину из рук Бациллы и ударила его по лицу. Бацилла хотел отшатнуться, но поскользнулся, упал, тут же вскочил и с ножом кинулся на Ирину.
— Бацилла! — закричал Мишка Пугачев.
В какую-то долю секунды я понял, что случится непоправимое, если кто-нибудь не вмешается, не остановит Бациллу. Я подхватил покрупнее рыбину и запустил ею в него. И сшиб! Вскочил он так же быстро, как и упал, и, хищно осклабясь, ссутулясь, пошел на меня, размахивая ножом.
— Убьет! Убьет! — закричал Мишка.
Но тут Афонька слегка толкнул Бациллу веслом.
— Куда, куда прешь? — проговорил он.
Тетрадь десятая
— Кусок мяса буду, если забуду, — скороговоркой сказал Бацилла. — Права покачаем!
— Вали, вали, не таких видали да через плечо кидали, — закатывая косой глаз, сказал Афонька, — я ведь тоже могу ненароком зашибить насмерть. — И ударил веслом в грудь Бациллу.
— Ладно, гад. Расчет будет! — И, ссутулившись, Бацилла отошел.
За ужином, у костра, Кирилл Владимирович сказал Соснину.
— Бациллу надо отправить вниз.
— Это никак невозможно, — тихо ответил Соснин.
— Не понимаю вашей симпатии к нему. Только из-за того, что он главарь, или, как вы называете «верхушка», и ему все подчиняются, мы должны держать бандита. Мы едем работать, а не заниматься перековкой соцвредов.
— Это я понимаю. Но и отправить его одного, без охраны, никак нельзя, — виновато сказал Соснин.
— Кошмар! — возмутился Зацепчик. — Отправить без охраны нельзя, а чтобы он здесь махал ножом, можно. Я категорически настаиваю на изоляции этого социально вредного элемента! Отправить, и все!
— Нельзя! — подумав, твердо сказал Костомаров. — Соснин прав. В первом же населенном пункте Бацилла займется разбоем.
— Он и у нас в любую минуту может заняться тем же, — почему-то шепотом сказал Зацепчик.
— Ну что вы, — снисходительно глядя на него, ответил Костомаров. — Неужели вы допускаете мысль, что мы с ним не сможем справиться?
И снова плывем...
Скрипят весла в уключинах, гнутся шесты, упираясь в каменистое дно. Солнце светит то справа, то слева — так извилисто русло Элгуни. Все чаще стали попадаться завалы. Как трудно их обходить! Промахнись шестом, сломайся весло, и течение швырнет лодку на бревна, затянет под завал. У меня в сердце до сих пор та авария, когда чуть не погибла Ирина...
Я часто и много думаю о ней. Я знаю, что люблю ее, но твердо знаю и то, что никогда не осмелюсь ей об этом сказать. Никогда не осмелюсь ее поцеловать. Я знаю, что я не для нее... Мне хорошо, когда я ее вижу. Мне грустно, если ее нет рядом, но я знаю — она есть, и мне уже хорошо. То, что Лыков ее обидел, это плохо только для него. Он обидел мечту, но разве от этого мечта может быть хуже?
Сегодня Ирина подошла ко мне.
— Ты был на завале, когда я тонула? — спросила она.
Я посмотрел ей в глаза. В них не было прежнего веселья. Будто там погасли солнечные фонарики.
— Был.
— Почему же ты меня не спас? Почему спас Костомаров?
— Я хотел, но он опередил меня.
Она горько усмехнулась и стала смотреть на реку.
От Элгуни поднимался туман, другого берега не было видно. И Элгунь казалась бескрайней, как море. К ногам набегали волны, оставляя на сером галечнике желтую пену.
Вот уже ночь, а Ирины нет! И нет лодки Бациллы. Мы волнуемся. Через каждые пятнадцать минут я стреляю. Идет дождь, но на берегу горят костры. Кирилл Владимирович не находит себе места. Я боюсь думать: неужели что случилось с Ириной? В голову лезут мысли о Бацилле.
— На кой ты черт его взял? — ругаю я Соснина.
Соснин, против обыкновения, молчит.
Коля Николаевич уже охрип от крика. Шуренка плачет.
— Да перестаньте наконец, что вы раньше времени оплакиваете! — кричит на нее Мозгалевский.
Уже час ночи. Теперь я сам готов плакать.
— С каким удовольствием я переломал бы ноги этим туристам, — сердито говорит Костомаров.
— Однако у вас сердце, — осуждающе заметил Зацепчик. — И вас не тревожит, что люди могут погибнуть?
— Меня тревожит одно: если подобные пикники не прекратятся, я не ручаюсь, что в срок проведу изыскания. Забота о людях — это не сентиментальная штучка, которая может умилять некоторых. — Он сурово посмотрел на Зацепчика. — Не следует думать, что все добрые — непременно полезные люди. Это ошибка так думать. Часто такая ошибка причиняет много бед. Она разоружает. Но все же, кой черт дернул ее оторваться от нас?