В ходе военных действий оказывали свое влияние идеи панславизма. Так, при использовании славянских полков против русских венгры считали себя принесенными в жертву пруссакам. Естественно, что существовали и противоположные настроения, но они менялись под влиянием хода войны.
Процентный состав армии по национальностям был таков: немцев 29 процентов, славян 47 процентов, мадьяр 18 процентов, румын 5 процентов, итальянцев 1 процент.
Командный язык был немецкий, но обучение велось по национальным полкам — на языке, соответствующем каждому из них. В гонведных частях официальным языком признавался венгерский, а немецкий практиковался для повседневного обучения.
Организация армии установилась прочно с 1866 года, когда окрепло политическое положение Венгрии. Были созданы три главные части армии: общая армия — для обеих основных половин государства, содержащаяся на общие расходы; австрийский ландвер с его ландштурмом и венгерский ландвер, или гонвенд, с таким же ландштурмом, содержащиеся на собственные средства каждой из половин государства — Австрии и Венгрии. Сообразно этому были и три вида военных управлений. Служба во всех трех частях устанавливалась 12-летняя: 2 года под знаменами, 8 лет в резерве общей армии и 2 года в резерве обоих ландверов. В кавалерии и артиллерии 3 года под знаменами и 7 лет в резерве.
При населении монархии в 1913 году в 51,5 миллиона человек ежегодный призыв новобранцев установился в 500 тысяч. По новому закону 1912 года общая численность армии в военное время должна бы быть почти в 4,5 миллиона человек, но в действительности, за недостатком вооружения для ландштурмов, в начале войны едва достигла 1 миллиона 300 тысяч.
Вся территория монархии была разделена на 16 корпусных районов, по 8 двухдивизионных районов для каждой из половин государства, и на 10 кавалерийских дивизионных районов. Корпуса состояли из двух регулярных общеармейских дивизий и одной ландверной. Предусматривались горные войска (горные бригады). По обучен-ности ландвер уступал общей армии; еще слабее были обучены ландштурменные части. Гонвед по подготовке стоял выше ландвера.
Организация по родам войск и вооружение последних резко не отличались от других европейских армий. Воздушные силы были в зачаточном состоянии: дирижабли типа «Персеваль» и аэропланы появились в 1909 году. Война застала артиллерию в переходном состоянии (орудия были бронзовые). Крепостей было мало и не вполне Удовлетворительного состояния: в Галиции — Краков и Перемышль и небольшие укрепленные пункты по Сану (Ярославль) и по Днестру; на юге — Триест, Пола, Каттаро и Себенико.
Такой согласно имевшимся у нас данным была австро-венгерская армия к началу империалистической войны. Крупными недостатками ее следует считать: малочисленность линейных войск (общая армия и оба ландвера), пополнявшихся лишь слабообученными ландштурмистами; кастовую замкнутость офицерского состава, хотя и меньшую все же, чем в Германии; малочисленность артиллерии, особенно тяжелой.
Любопытно мнение о русской армии, распространенное в Австро-Венгрии и приписываемое Конраду: победить русских трудно, но и им самим трудно быть победителями.
К началу войны у меня за спиной был уже добрый десяток заграничных командировок, секретных и официальных, с целью ознакомления на местах с армиями наших соседей и их боевой подготовкой. Я считаю не лишним поделиться с читателем впечатлениями, вынесенными мной из этих поездок. Речь пойдет теперь главным образом о французской и германской армиях. Меньше я буду касаться армии итальянской, а особенно — английской.
Во время моих поездок во Францию на меня большое и неожиданное впечатление произвели деловые качества французского офицерства и вообще весь облик французских войсковых частей и их оснащенность высокой техникой. Любовь к родине, аккуратность, организованность, даже дисциплинированность — не в нашем, однако, смысле старой вымуштрованной дисциплины — вот характерные черты французского офицерства. Бодрость духа, веселость, жизнерадостность — эти типичные черты нации проявились и в чертах армии. Здесь так же, как и всюду в стране, не скрывались нелюбовь к немцам, скептическое отношение к англичанам, симпатия к нам, русским.
Все эти отмечаемые мной достоинства французская армия проявила и в боевой обстановке, на войне.
К сожалению, на французской военной доктрине очень отзывалась боязнь людских потерь как результат сильного сокращения народонаселения.
Германская армия, кичась своей военной подготовкой, относилась свысока к австро-венгерским вооруженным силам. По союзническому долгу и в своих собственных резко эгоистических интересах немцы нередко выручали австро-венгров, но при этом не упускали случая третировать их.
В 1915 году, после освобождения Галиции от русских войск, Вильгельм поспешил торжественно въехать во Львов раньше Франца-Иосифа. Фалькенгайн и Макензен, будучи во многих отношениях ниже Конрада, все время вели с ним острую полемику, оспаривая все его планы. Так же свысока относились немцы и к итальянской армии. Это, разумеется, мешало единству действий. На всем фронте до Днестра власть была в руках немцев; южнее Днестра австрийцы проявляли самостоятельность, уступая ее опять немцам еще южнее. От этих обоюдных споров немцы и австрийцы не могли освободиться и позже, даже во время брестских мирных переговоров.
Очень сильны были разногласия в вопросе о подводной войне. Тирпиц, считая ее важнейшим шансом на победу, требовал, чтобы Австро-Венгрия приняла участие в подводной войне на Средиземном море. Последняя же, не ожидая для себя никакой от этого пользы, боялась, что таким путем окажется вовлеченной в войну с США. В то же время она была не в состоянии помешать Германии пользоваться для этой войны своими морскими базами — Триестом, Полой, Каттаро. Вопрос этот был решен в январе 1917 года, вопреки мнению Конрада и Тиссы (а через месяц был уже разрыв между Германией и США), одной Германией, имевшей главным соперником Англию с ее флотом и рынками сбыта в колониях.
Те же разногласия были в вопросах о Константинополе, Малой Азии, Месопотамии, Эльзас-Лотарингии; для Австро-Венгрии они не имели такого значения, как вопрос об Италии, почти не интересовавший Германию, а для Австро-Венгрии — смертельно острый, так как Лондонским договором 1915 года итальянцам отдавались Далмация, Триест и большая часть Тироля.
То же было и в отношении других партнеров по Войне: Румыния интересовала Германию лишь с экономической точки зрения; с Россией немцы могли бы даже заключить сепаратный мир. Для Австро-Венгрии же притязания Италии, Сербии и Румынии были важнее Галиции и могли бы понудить Австро-Венгрию также к сепаратному миру.
А.А. Самойло в период службы
в в Главном управлении Генерального штаба
(1913-1914 гг.)
Все эти военно-политические вопросы, достаточно знакомые и до войны, стали для меня особенно, ясными позже, во время моего пребывания на мирных переговоpax в Брест-Литовске, где сталкивались, уже задним числом, мнения Гофмана и Кюльмана (и Вильгельма за их спиной) с мнениями Чернина (и Карла за его спиной) и представителей Советского правительства.
Изложенное выше высокое мнение о союзной с нами французской армии давало мне основание считать, что франция, с ее опытом войны против немцев 1870–1871 годов, с честью выдержит предстоящую ей борьбу со своим постоянным противником, тем более при поддержке Англии.
Допуская даже худшее, то есть победу немцев, я все же считал, что она будет пирровой победой для Германии и тогда предрешит окончательный успех России. В победе же русской армии над австро-венгерской у меня не было сомнений.
Понятно, что предусмотреть выход России из империалистической войны в результате будущей революции я не мог. Но как свою жестокую ошибку воспринимаю то, что не предвидел возможности грубых промахов, которые были сделаны в ходе войны нашими высокими правителями как военными, так и государственными.