— Как будет угодно вашей милости…
— Да что вы заладили: «вашей милости, вашей милости»! Зовите меня просто Анастасия. Или, если хотите, — Настей. Мы же почти ровесники.
— Так-то оно так…
— Вот и ладненько. Дядя Егор! — окликнула она кузнеца. — Можно я заберу ненадолго вашего помощника?
— Сделайте одолжение, барышня. Хоть на весь день.
— Спасибо, дядя Егор. Пойдемте, Митя.
И вот они идут по узкой прибрежной тропинке вдоль реки. Одни — лишь он и она. Одни на всем берегу. И кажется Дмитрию, одни — во всем мире. И он наконец близко — совсем близко! — видит ее лицо, ее глаза, ее губы. И ощущает запах ее духов, слышит ее голос. И неважно, что почти не соображает от волнения, что она говорит, зато всем существом своим сознает, что большего счастья он не испытывал и не испытает нигде и никогда.
Но как короток, оказывается, путь от кузницы до злосчастной калитки! Дмитрий в последний раз украдкой вглядывается в свою спутницу, чтобы навсегда запомнить ее божественные черты. А она неторопливо вставляет ключ в замочную скважину, легонько поворачивает его, и калитка бесшумно распахивается.
У Дмитрия ёкает сердце: все, конец! Но Анастасия не торопится уходить:
— Спасибо. Еще раз спасибо вам, Митя, за такую отличную работу.
— Ну что там спасибо… — смущенно лепечет он. — Так я пойду, барышня?..
— Опять «барышня»! — грозит ему пальцем Анастасия. — И никуда вы не пойдете, потому что теперь я приглашаю вас к себе в гости.
— Как в гости?!
— Так, в гости. Разве вы не знаете, как ходят в гости? Вы же слышали, дядя Егор сказал, что отпускает вас хоть на весь день. И я хочу воспользоваться этим и показать вам свое гнездышко.
— Так ведь я… Так ведь там у вас, наверное…
— Пошли, пошли! — она взяла его за руку и, как маленького мальчика, повела вверх по мраморным ступеням.
Лестница эта была юноше знакома. Но одно дело — плестись с грудой тяжелых металлических заготовок за приказчиком Гаврилой, чтобы наскоро выполнить какую-то работу на парниково-оранжерейном участке или хозяйственном дворе, и совсем другое — идти в гости к самой барышне Мишульской чуть ли не в ее собственные покои. У него аж дыхание перехватило от волнения. А у Анастасии будто бесенята запрыгали в глазах, так развеселила ее робость Дмитрия.
Между тем они вышли на главную аллею, миновали тенистый парк и остановились неподалеку от входа в господский дом. Здесь на широкой скамье под навесом сидели две горничные и усатый молодой человек в костюме дворецкого. Увидев подходящую Анастасию, все трое вскочили и, как по команде, вытянули руки по швам.
Девушка небрежно кивнула им и коротко бросила:
— Завтрак на два куверта с фруктами и охлажденным токайским в розовый павильон, пожалуйста.
— Слушаюсь, барышня, — послушно склонил голову усатый. — А какие приказания будут относительно меню?
— Спросите у Аграфены, она в курсе.
— Слушаюсь, — снова как эхо повторил усатый и засеменил в дом. Обе служанки последовали за ним.
— Ну зачем это?.. — попробовал возразить Дмитрий.
— А гости с хозяевами не спорят, — улыбнулась в ответ Анастасия. — К тому же я в долгу перед вами.
— Ну что там, какой-то ключ…
— Дело не только в ключе, Митя. Помните, как несколько лет тому назад вы, будучи еще совсем мальчишкой, бросились возле сельской церкви на помощь незнакомой девчонке, которую чуть не загрызли собаки?
— Как не помнить, помню, конечно, — усмехнулся Дмитрий. — Досталось мне тогда. Покусали проклятые псы ноги. А главное — последние штаны изодрали. Только постойте! Откуда вы это знаете?
— Откуда знаю? А вы посмотрите на меня получше.
— Как?.. — он пристальнее вгляделся в смеющееся лицо девушки. — Так это были вы?!
— Да, Митя, это была я. Это мне, капризному, избалованному, непослушному ребенку, удалось тогда, кажется, в Петров день, улизнуть от отца с матерью и всех, кто их сопровождал, из церкви и нарваться на свору голодных псов. Помнится, мне тогда только что подарили игрушечного ослика из волчьей шкуры, что, видимо, и разъярило собак. Словом, если бы не вы… — она чуть помолчала. — Мне тогда задали, конечно, изрядную трепку. И было за что. А я молила отца только об одном: чтобы как-то помочь бедному мальчику. Но… отец сказал: «Не реви! Ничего не будет твоему спасителю. У этих деревенских сорванцов кожа что мои охотничьи сапоги». До сих пор не могу ему этого простить. — Анастасия вздохнула: — После этого я не встречала вас ни разу. Но вспоминала часто. И когда, возвращаясь три дня назад из города, увидела бедно одетого юношу, одиноко стоящего у Святого ключа, то сразу поняла, что это вы. Сердцем своим поняла. А вчера у кузницы окончательно убедилась в этом: такой симпатичной родинки под правым глазом, как у вас, нет больше ни у кого на свете.