Порой ему казалось, что было бы даже лучше, если бы она не пришла. Но тут же все существо его наполнялось невыносимой болью от одной мысли, что он не увидит ее снова.
А время шло. И все так же сияли звезды. И шумела вода в реке. И шуршали листья над головой.
Но что это, опять что-то похожее на шаги на лестнице? Нет, от всего этого можно с ума сойти. Ведь если это шаги… И вдруг совершенно отчетливо:
— Ку-ку.
Она!!! Дмитрий рванулся к калитке, припал лбом к холодной двери. И скорее почувствовал, чем увидел, что дверь распахнулась и на пороге предстала любимая.
— Митя, это ты?
— Настасьюшка…
— Боже, как хорошо, что ты пришел! Но где ты? Я совсем тебя не вижу. Иди ко мне.
Он шагнул ей навстречу и в тот же миг почувствовал, как ее дыханье ожгло его лицо, горячие руки легли на плечи, губы ощутили трепетное прикосновение ее губ. На миг ему показалось, что он летит в бездонную пропасть.
— Настенька, я…
— Нет-нет, ничего не говори. Я все вижу, все чувствую…
Небо на востоке заметно побледнело, и предутренней прохладой повеяло с реки, когда они вернулись к калитке и Анастасия в последний раз прильнула к его груди:
— Как же коротки эти летние ночи. Только-только встретились, и вот…
— Так ты уже уходишь? — вздохнул Дмитрий.
— Надо, Митюша, что поделаешь. Скоро начнет светать, а тогда, сам понимаешь…
— Как не понять. Только когда мы теперь увидимся?
— Трудно сказать… А впрочем, послушай-ка, завтрашний день ведь еще праздничный?
— Да, в престольный праздник у нас три дня гуляют.
— И ты, значит, будешь весь день свободен?
— С утра до вечера.
— Тогда я, кажется, придумала. Тут неподалеку живет моя тетка, славная, добрая старушка. Я не раз гостила у нее. Кстати, вчера она была у нас и опять приглашала меня с Аграфеной к себе.
— А это далеко?
— Верстах в шести, если по дороге. У нее там свой домик, ну и все прочее… Так вот, приходи туда.
— В дом твоей тетки?
— Зачем в дом. Встретимся где-нибудь поодаль. К тетке я только на минутку заскочу. Оставлю ее с Аграфеной. Они могут часами судачить. А я — к тебе.
— Где же мне ждать тебя? И вообще, как туда добраться?
— Ну, это проще простого. Дойдешь по дороге до первого перекрестка и свернешь к реке. Там, по-над берегом, и увидишь эту усадебку. А от нее подашься сразу вправо, обогнешь небольшой осинничек, поросший хмелем, и увидишь плакучую иву.
— Сразу за осинником?
— Да, ее нельзя не заметить. Огромная такая! Стоит одна-одинешенька. И ветви сплошным шатром чуть не до земли. Ни дать ни взять — клушка с цыплятами! Вот под этой ивой и будешь меня ждать. Согласен?
— Ты еще спрашиваешь! Да я… — он попытался ее обнять. Анастасия мягко, но решительно отвела его руки в стороны:
— Нет-нет! Так мы никогда не расстанемся. До завтра, Митюша.
— До завтра… А этот граф уехал от вас?
— Уехал, чтоб ему голову сломить! Да, право, незачем и говорить об этом ничтожестве. Он того не стоит.
— Аграфена сказывала…
— Аграфена тоже горазда иной раз лишнего сболтнуть. Ну да Бог с ними со всеми! Главное, что мы снова будем завтра вместе.
— А если как вчера… — робко напомнил Дмитрий.
— Никаких если! Вот тебе моя порука, — она закрыла ему рот быстрым поцелуем и стремительно, как тень, скрылась в проеме стены.
Глава шестая
Солнце едва успело подсушить росу на траве, когда Дмитрий, дойдя до названного Анастасией перекрестка, свернул с дороги и, спустившись к реке, увидел небольшой господский домик, обнесенный живой изгородью из шиповника и барбариса.
Кругом не было ни души. Из домика не доносилось ни звука. Лишь в густых зарослях осинника, действительно увешанного космами цветущего хмеля, стрекотала стайка сорок да время от времени раздавался всплеск воды в реке, где играла непуганая рыба.
«Теперь надо пройти чуть вправо», — вспомнил Дмитрий.
Он сошел на бечевник, обогнул осинник и сразу увидел большую красавицу иву, о которой говорила Анастасия. Она высилась на небольшом береговом уступе и в самом деле напоминала курицу-наседку, приспустившую на землю свои ветви-крылья.
Дмитрий обошел ее со всех сторон и, выбрав площадку поровнее, прилег в густую, мягкую траву. В небе над ним плыли причудливые громады облаков, прямо под ухом трещали невидимые в траве кузнечики, а услужливая память снова и снова возвращала к тому, что было прошлой ночью, и грудь сжималась от радости и боли. Да, и боли, потому что он не мог не сознавать, что все это может привести к большой беде, сколько бы Анастасия ни старалась убедить его в обратном. Однако чувства не всегда подвластны доводам рассудка, и все существо его жаждало только одного — снова увидеть свою ненаглядную, услышать ее голос, взглянуть в ее глаза, ощутить запах ее тела, поэтому единственное, что тревожило его теперь, это боязнь, что ей снова не удастся уйти из дома.