— В Калинине высланных не оставляем. Следуйте в Лихославль.
Выброшенные из обычной жизни, измученные, без средств к существованию, доведенные до отчаяния, наши матери, уже ничего не боясь, заявили:
— Не дадите разрешения, приведем своих детей к вам, а сами — под поезд!
Остаться разрешили, но из вокзального помещения предложили уйти. Куда? Чужой замороженный город.
К счастью, он оказался не таким уж и холодным. Помогли рабочие вагоностроительного завода. Николай и Серафима Парменовы жили в Затверечье в небольшом домике по Новобежецкой улице, ныне Шишкова. Своих детей двое: Колька да Симка. «В тесноте, да не в обиде!» Приютили, отвели нам проходную комнату с двумя кроватями на пятерых.
Затверечная Новобежецкая улица в будущем была наполнена и другими событиями. После освобождения города от фашистских оккупантов нас как погорельцев поселили в доме №8 на «вышке» на этой же самой улице. Отсюда я ходила в школу, уезжала учиться в Ленинград, возвращалась, окончила педагогический институт, выходила замуж, сюда принесли с мужем-сокурсником новорожденную старшую дочь Елену, здесь вскапывались в огороде грядки, чинили старый, с коляской, мотоцикл М-72. В восьмиметровой комнате с крошечной кухонькой два на два с половиной метра жили вместе свободные и счастливые пятеро людей. Это жилище с 1941 по 1957 годы вобрало шестнадцать лет моей жизни.
Мама работает на молочном заводе, что расположен рядом с церковью у Тверецкого моста. Как я узнала, уже будучи взрослой, церковь эта — Троицы, что за Волгой. Она недалеко от здания Калинингражданпроекта.
Под боком молочного завода, то есть под боком церкви, в довоенные и послевоенные годы складировали прозрачные куски льда размером примерно метр на метр. Зимой были такие морозы, что воды Тверцы, несмотря на большую скорость течения, промерзали на большую глубину. Ледяные кубики пересыпали древесными опилками. Ни холодильников, ни тем более холодильных предприятий тогда не существовало. В частных домах пищу хранили в подполе или в колодце.
Этим льдом в течение теплого времени и охлаждали молочные продукты. Нас, детей, больше интересовали продавцы мороженого. У каждого из них в тележке был насыпан кусочками лед. Продавщица вкладывала в формочку кругленькую вафельку, из бочоночка, стоявшего во льду, брала ложкой мороженую массу и намазывала вафельку, прикрывая сверху таким же крошечным кружком. Толчок ладонью — и вот вам лакомство диаметром в пять-шесть сантиметров. Мы часто смотрели, как покупатель, вертя большим и указательным пальцами белую, круглую, похожую на большую таблетку, порцию мороженого, лизал его. Мороженое было только одного сорта и дорогим удовольствием.
Кстати...
А еще в памяти остался мужчина с бульдогом. Хозяин покупал порцию за порцией, сам не ел, а клал холодную тающую вкуснятину на высунутый язык своего любимца. Мы завидовали собаке, прячась, корчили бульдожке рожи. В те времена зимы у нас были очень холодными, а летние месяцы — горячими.
Хочу сказать, что тогда лекарства были не в виде таблеток, а в порошках, расфасованных в бумажные пакетики. Кроме порошков были микстуры. И все, как правило, надо было заказывать. Аптекари сами готовили лекарства, словно аптека была маленькой фармацевтической фабрикой. Поэтому аптеки всегда имели свой специфический запах. Лекарства выдавали только по рецепту врача. Но были в аптеках и таблетки — мятные, дешевые, без рецепта. Мы их покупали как сладости. Не очень, но все же!
Кто-то нам сказал, что Елена Петровна — графская дочка. На ее комоде стоят всякие интересные вещицы. В золотой круглой витой рамочке — зеркало. Около зеркала пудреница. В ней золотая пудра. Рядом стоят игрушки из фарфора. Елена Петровна не разрешает их трогать. Мы только смотрим на них.
— Это — придворные дамы в кружевных одеждах, — поясняет нам мама, — и кавалеры с яркими звездами и пышными прическами.
На комоде лежит фарфоровое яичко, разрисованное разными цветами. Золотые кружевинки так горят и переливаются от электрического света, что хочется погладить и поковырять. Но и этого мы не делаем. Это очень большое испытание. А еще у Елены Петровны есть большой кованый железный сундук. На сундуке висит тяжелый замок. Что там в сундуке? Это — тайна. Елена Петровна никогда при нас не открывает сундука.
«Наверно, в нем живет старый граф, — решила я, — ведь хозяйка же из графской семьи?» Граф мне представляется какой-то большой фарфоровой куклой.