Та сила знания, где не упорством воли, а любя побеждают, скромная часть которого известна мне, – помогла мне в одно мгновение победить и уничтожить все труды злой воли невежды, истратившего на свои заклятия годы жизни и считавшего черную магию вершиной знания.
Слуга пришел пригласить нас к обеду. Обед сэра Уоми состоял из молока, хлеба с медом и фруктов. Я нетерпеливо ждал, будет ли он есть дыню, боясь осрамиться перед князем. Он съел кусок, лукаво поглядел на меня своими беспредельной доброты и ласки глазами. Я обмер; мне показалось, что он раскрыл мою черепную коробку и читал все, что я думал, и знал, как я боялся, что он вдруг не прикоснется к дыне.
– Кстати, Ананда, Хаву вы с И. у меня похитили и пристроили по своему усмотрению. Я остался на бобах, без секретаря, хотя мог бы быть спрошен, желаю ли этого, – весело смеялся сэр Уоми. И смех его напомнил мне звон серебряных, гармонично подобранных колокольчиков. – Теперь я хочу – без спроса у вас – похитить во временные секретари вашего юного литератора.
– О, как бы я был счастлив, если бы мог удостоиться такой чести, – в полном восторге воскликнул я.
– Сэр Уоми, я виноват перед вами. Но ведь это только на одну сегодняшнюю ночь, – сказал Ананда. – И если вам сейчас нужен секретарь, я готов служить вам.
Сэр Уоми покачал головой и тихо сказал:
– Хаве придется прожить там намного дольше. Вы с И. будете очень заняты. А мальчик пусть останется при мне. Сегодня мне никто не нужен. А завтра, Левушка, если тебе не кажется страшным заделаться секретарем такого сердитого хозяина, приходи в девять часов ко мне и будешь работать часов до трех – четырех.
Сэр Уоми встал, поблагодарил князя и сказал, что в пять часов они все вместе зайдут осмотреть его больную жену. С самим же князем он побеседует завтра вечером у себя.
Я был на десятом небе. Все пело у меня внутри. Мы проводили сэра Уоми в его комнату и вернулись к себе. Ананда устроился в комнате капитана. Я не мог удержаться, бросился ему на шею и попросил:
– Ананда, миленький, хороший Ананда, помогите мне не осрамиться завтра у сэра Уоми. В чем заключаются обязанности его секретаря?
Ананда обнял меня за плечи, рассмеялся своим металлическим смехом и, поддразнивая, сказал:
– Вот если бы ты не боялся Хавы, ты бы мог у нее об этом спросить.
– Ну что вы, я уже давно с ней подружился! Это уже история из моего детства.
Ананда снова весело засмеялся.
– Постойте, – сказал я, вслушиваясь в его смех. – Как странно. Вы сейчас смеялись, а я почувствовал, что мысли ваши совсем не здесь, а в чем-то далеком, печальном и даже воинственном. Сэр Уоми смеялся, – и я точно серебряные колокольчики слышал. Хотя тоже знал, что мысли его далеко. Но… Как бы это выразить? – замешкался я, подыскивая образ для своей мысли. – Понимаете ли, мысль сэра Уоми была какая-то всеобъемлющая. Она была и где-то там, но одновременно жила здесь. А ваша – жила где-то далеко, а здесь только скользила.
– Да ты, Левушка, действительно любишь загадывать загадки, – улыбаясь и пристально глядя мне в глаза, сказал Ананда. – Ты совершенно отрезвил меня, мальчик. Моя мысль действительно раздвоилась. Но то, что ты подметил и что составляло различие меж нами, не было моей рассеянностью. А тяжким порывом личного горя, причиненного мне одной душой, в твердости и верности которой я ошибся. Конечно, я сам виновен, потому что видел то, что мне хотелось видеть, а совсем не то, что носил человек в сердце. И дважды виноват, что воспринял это как личную печаль. А сэр Уоми не может ничего воспринять лично. Его любовь проникает в человека, подымая его и облегчая ему жизнь во всех ее проявлениях.
Ты отрезвил меня и… ты же порадовал вчера с Генри, сегодня с Жанной. Ты много выстрадал, но зато ты далеко шагнул. И сколько бы ни продвигался вперед человек, через какие тяжкие страдания он бы ни шел к знанию, если он честен и верен до конца, если компромисс не соблазнит его, – он достигает счастья жить легко, радостно. Живи легко и дай себе слово никогда не плакать. – Ананда обнял меня, и мы разошлись по своим комнатам.
Впервые после отъезда из Москвы я расстался сегодня с И. И имел случай в одиночестве подумать обо всем, чем я обязан этому человеку. Я был полон благодарности и нежной любви. Мне так не хватало сейчас моего снисходительного друга и наставника; и было горько, что я ничем не могу быть ему полезен теперь и не увижу его, проснувшись завтра утром. Решив, что после занятий с сэром Уоми я попрошу разрешения сбегать к И., я лег спать счастливый и радостный. Как бы ни был тяжел этот день, а жил я сейчас поистине «легко».