— Простите… весьма сожалею… но я вынужден удалиться. Часы показывали без трёх минут девять.
— Всего хорошего, — сказал немного погромче дедушка Херинг. — Всего хорошего, дети.
— Дедушка Херинг, подожди, я тебя провожу до ворот!
— И я!
— И я!
В одно мгновение все стулья опустели. Тяжёлые мужские шаги, торопливые женские шаги, поспешные детские шаги простучали по каменным плитам мощёного двора. Потом заскрипели петли ворот, и дедушка Херинг сказал:
— Спасибо вам, дети.
Он зашагал по улице Небоскрёбов. Его белые волосы светились от утреннего солнца.
Все глядели ему вслед.
Эрих больше не говорил: «У дедушки Херинга уж точно есть невеста». Он смущённо сказал Нелли:
— Я сегодня в первый раз заметил, что дедушка Херинг старый…
— Замолчи! — сказала Нелли. — И без тебя тошно!..
— Очень старый, — всё-таки договорил Эрих. — И так похудел… Раньше он лучше выглядел…
— Замолчи, замолчи, замолчи!
Все вернулись на кухню и снова сели за стол, а дедушка Зомер, сняв под столом ботинки, облегчённо вздохнул и, с удовлетворением оглядев по очереди всех членов своей семьи, поднял глаза к потолку и сказал:
— Жизнь имеет множество прекрасных сторон, дети. Множество прекрасных сторон! Нужно только раскрыть глаза и их увидеть!
В четырнадцатой главе Марианна просыпается и видит, что комната погружена в синий туман
— Папа! Папа!
Ответа нет.
Марианна выпуталась из одеяла и спустила ноги с кровати.
— Папа!.. Дым! Что-то горит! Папа!..
Она бросилась на кухню. Здесь синий туман был ещё гуще. Марианна подскочила к плите и заглянула в кастрюлю, из которой валил дым. Потом понеслась к окну, чтобы его распахнуть, но окно и так оказалось открытым. И тут Марианне пришла в голову блестящая идея — выключить газ!
— Это было какао! — объяснила она самой себе. — Наш завтрак.
Установив этот факт, она так закашлялась, что слёзы потекли у неё из глаз и даже из носа.
Схватив первое попавшееся кухонное полотенце, она вытерла им лицо и стала крутить его в воздухе, словно вентилятор.
— Что ты тут делаешь, Марианна?.. — Отец вошёл в кухню с воскресным номером газеты под мышкой. — Что случилось?..
— Доброе утро, папа, — сказала Марианна трагическим голосом. — Какао подгорело.
— Это исключено. — Отец закашлялся. — Я только за газетой в киоск спустился, буквально на минутку. Правда, кое-кто из соседей останавливал меня на лестнице и спрашивал про маму. А на углу я встретил маляра Шефеля… А в парадном…
Отец взял полотенце из рук Марианны и похлопал им, разгоняя дым. А Марианна тёрла глаза и огорчённо бубнила:
— Вот видишь, папа… Вот так начало!..
Отец перестал хлопать полотенцем. Казалось, он вообще позабыл и про подгоревшее какао, и про густой горький дым.
— Чудно! — сказал он с блаженной улыбкой. — Чудные всё-таки люди… То пробегают мимо, едва кивнув… а то вдруг очнутся от своего равнодушия…
Марианна снова закашлялась.
— Как это?..
— Все так искренне радовались вместе со мной, — сказал отец, — и все спрашивали, сколько он весит, и какого он роста, и здоров ли, а маляр Шефель даже спросил, есть ли у него волосики.
Марианна, продолжая кашлять, спросила:
— У кого?
Отец, покачиваясь на каблуках, радостно сообщил:
— Рост — пятьдесят сантиметров, вес — три с половиной кило! А вот насчёт волосиков я и сам не знаю… Но, наверно, уже есть хоть сколько-нибудь!..
Марианна, показав на кастрюльку, сказала:
— Папа… если бы ты меня разбудил, какао не подгорело бы…
— Вот-вот, в том-то и ошибка! — согласился отец. — Но я ведь хотел тебя удивить, принести какао прямо в постель!
— А-а-а… — сказала Марианна. И вытерла нос.
— Да, намерения у меня были самые лучшие.
Марианна глядела на него и думала: «Так вот какие у него были намерения! Сейчас брошусь ему на шею!»
Почему она этого так и не сделала, она и сама не знала. Выбежав из кухни, она собрала свои вещи, разбросанные по всей комнате, и, сев на край кровати, начала одеваться.
— Чай — это тоже неплохо! — крикнул из кухни отец. — Или, может, ты хочешь кофе с цикорием?
«Да ответь же ему как человек, — уговаривала сама себя Марианна. — Перестань разыгрывать несчастную жертву!» Она повернулась лицом к двери и крикнула:
— Да ну, папа!.. Кофе с цикорием я терпеть не могу!