Прямо перед путником начиналась Гран-рю Сен-Жак, спускавшаяся по склону холма к Сене. Почти по всей длине улицы ее ширина не превышала пяти ярдов. Казалось, каждый квадратный фут в этих местах кишел человеческими существами и принадлежавшими им животными. Шум голосов, мычание, блеяние, лай, жужжание мух – по сравнению со всем этим на поле битвы было гораздо спокойнее! А запах стоял такой, что от него поморщились бы и те, кому в аду предназначено вечно вылизывать языками ночной горшок Сатаны. Все это не стало для Тангейзера неожиданностью, но за царящей на улице повседневной суетой чувствовалось какое-то зловещее напряжение, словно страх и ненависть накапливались слишком долго и теперь грозили прорваться наружу. Парижане славились своей грубостью, непокорностью и склонностью к разного рода общественным беспорядкам, но даже им эта лихорадочная атмосфера казалась необычной. В других обстоятельствах все это не особенно смутило бы Матиаса, но теперь он пересек почти всю Францию вовсе не затем, чтобы ввязываться в назревающий конфликт.
Он приехал, чтобы найти Карлу, свою жену, и увезти ее домой.
Безрассудство любимой женщины, отправившейся в Париж, ввергло его в пучину тревоги и ярости, и эти чувства усиливались тем, что она была на последних месяцах беременности. Это будет их второй ребенок и – если даст Бог – первый выживший. Однако поведение жены не слишком удивило Матиаса. Если Карла что-то задумывала, то двигалась к своей цели с несгибаемым упорством, и практические трудности лишь укрепляли ее решимость. Это было одно из многочисленных качеств, которые ее мужу нравились в ней, – и одновременно каменная стена, о которую он не раз расшибал лоб. А если верить поговорке, приравнивавшей беременность к временному помешательству, то в путешествии этой дамы в Париж по дорогам, не ремонтировавшимся со времен падения Рима, не было ничего необычного.
Немного найдется женщин, способных устоять против приглашения на свадьбу, особенно если это брак между двумя королевскими особами, который широко празднуется как величайший союз эпохи!
Две малолетние проститутки стали пробираться к госпитальеру по грязи – толстый слой свинцовых белил на лицах, ярко-красная киноварь на щеках и губах. Девочки были близнецами, что, по всей видимости, повышало их цену. Огонь в их глазах давно потух и, вероятно, уже никогда не вспыхнет снова. Словно проучившись вместе в школе порока, они имитировали одинаковые похотливые улыбки в надежде привлечь его внимание.
Матиас почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и оглянулся в поисках сутенера, на которого работали девочки. Грубого вида парень поймал его взгляд и понял, что его ждет хорошая трепка, если не хуже. Он пронзительно свистнул, и распутные девчонки поспешно вернулись к нему, а затем исчезли в толпе, чтобы их изнасиловали в другом месте.
Тангейзер направил лошадь прямо в толпу.
Его знания о Париже и его географии были примитивными: он почерпнул их из писем пасынка Орланду́, который изучал здесь математику и астрономию в коллеже д’Аркур. Южная половина города на левом берегу реки называлась Университетом. Остров посреди Сены – это Сите. Правый берег на той стороне реки был известен как Вилль. Кроме того, Матиас знал, что Париж – самый большой город на земле, похожий на перенаселенный кроличий садок с отсутствующими на карте улицами и безымянными переулками, дворцами и тавернами, церквями и борделями, рынками и скотобойнями, мастерскими и многочисленными лачугами, такими убогими, что о них не хотелось даже думать.
Для путешествия Тангейзер воспользовался сетью почтовых станций, которую восстановили после войн. Последняя конюшня в цепочке – «Конюшня Энгеля» – находилась на боковой улочке к западу от улицы Сен-Жак. Он нашел ее довольно легко, хотя ему пришлось еще несколько раз уклоняться от встречи с подонками общества. В Париже было больше попрошаек, проституток и воров, чем во всей остальной Франции, а наемные убийцы в столице были так многочисленны, что, подобно ювелирам и перчаточникам, могли похвастаться собственной гильдией. Банды преступников процветали в тесном сотрудничестве с бесчисленными комиссарами и сержантами. А на другом конце иерархической лестницы располагались высокородные аристократы, которые если не плели заговоры друг против друга и не затевали бессмысленные войны, то тратили оставшуюся от разврата энергию на ограбление подданных с помощью еще более изощренных налогов – по мнению Матиаса, последнее было самым гнусным из их многочисленных преступлений.